Новы нумар

Галоўная » Запісы па тэме 'Расійская імперыя'

Артыкулы па тэме ‘Расійская імперыя’

ДОЛБИЛОВ, МИХАИЛ Д. Русский край, чужая вера: этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II. Москва: Новое литературное обозрение, 2010. 1000 с.

17 снежня, 2012 |

У 19 томе БГА (2012)

У жыцці кожнага вучонага надыходзіць момант, калі ён імкнецца падсумаваць свае навуковыя дасягненні. Тады ён і падступаецца да напісання ёмістай манаграфіі. У кнігу, падрыхтаваную такім чынам, укладвае ўсе свае веды, навуковы досвед і як мага лепш дэманструе назапашаныя за гады матэрыялы і выпрацаваныя тэорыі. Пры знаёмстве з манаграфіяй Міхаіла Далбілава якраз і складваецца ўражанне, што мы маем справу менавіта з такім творам.

На  самым пачатку нашых разважанняў  варта звярнуць увагу на наватарскае раскрыццё тэмы даследаванняў, а перш за ўсё на цікавы метадалагічны падыход да іх прадмета. Аўтар  рэцэнзаванай манаграфіі ўважліва прааналізаваў пытанне ролі рэлігіі ў нацыянальнай палітыцы Расійскай імперыі ў ХІХ ст. Ён слушна заўважыў, што царская Расія, асімілюючы абшары, здабытыя пасля падзелу Рэчы Паспалітай, была вымушана змагацца з шэрагам праблем, якія не сустракаліся ў Расіі цэнтральнай. Заходнія ўскраіны засяляла насельніцтва, якое размаўляла на іншай, чым у цэнтры, мове, пры гэтым часта належала да “чужой веры”. Тым не менш, гэтыя землі Пецярбург у прынцыпе разглядаў як абшар “адвечна расійскі”, таму, пераўтвараючы “Крэсы Усходнія” ў “Заходні Край”, трэба было перш за ўсё ўдарыць па моцнай і незалежнай пазіцыі шляхты і каталіцкага клеру (як лацінскага, так і грэка-каталіцкага). Чытаць далей →

ДОЛБИЛОВ, МИХАИЛ / СТАЛЮНАС, ДАРИУС. Обратная уния: из истории отношений между католицизмом и православием в Российской империи 1840–1873. Вильнюс: Liedykla, 2010. 274 с.

29 жніўня, 2012 |

У наступным нумары (том 19, 2012)

Аўтары гэтай кнігі даследуюць праекты далучэння каталікоў Расійскай імперыі да праваслаўнай царквы праз унію і спрабуюць вызначыць стваральнікаў тых праектаў, іх матывацыю ды мэты. Малюецца панарамнае палатно канфесійнага становішча ў Беларусі і Літве. Безвыніковыя прапановы уніі прагучалі ў 1840 г., адразу пасля далучэння ўніятаў да праваслаўнай царквы, і ў 1865 г., у час разгулу пасляпаўстанцкай рэакцыі і выбуху русіфікацыі. Праект уніі невыпадкова ўзнік у так званым Паўночна-Заходнім краі (Вільня, Мінск), бо актуальнасць яго інтэграцыі з астатняй часткай імперыі была вялікая.

Кніга складаецца з дзвюх частак: аналітыкі аўтараў і публікацыі архіўных крыніц, якія падаюцца без купюр і займаюць 175 старонак з 274. Усе высновы дасканала дакументаваны, прыводзяцца падрабязныя падрадковыя каментары. Выданне можна лічыць узорам прафесійнага выкарыстання архіўных крыніц у мэтах даследавання. Чытаць далей →

Бендин, Александр Ю. Проблемы веротерпимости в Северо-Западном крае Российской империи (1863—1914). Минск: БГУ, 2010. — 439 с.

14 траўня, 2012 |

У наступным нумары (том 19, 2012) Бендин, Александр Ю. Проблемы веротерпимости в Северо-Западном крае Российской империи

Аляксандр Бендзін, аўтар грунтоўнай, напісанай на багатым  дакументальным матэрыяле манаграфіі, паставіў сабе на мэце прааналізаваць праблему рэлігійнай талерантнасці  на тэрыторыі Паўночна-Заходняга  краю ў перыяд ад паўстання 1863—1864 г. да пачатку Першай сусветнай вайны (1914). Намер гэты быў вельмі амбіцыйны — куды больш амбіцыйны, чым гэта можа падацца з тэксту самой манаграфіі. Рэч у тым, што апошняя засяроджваецца ў першую чаргу на ўзаемаадносінах каталікоў і праваслаўных. Няшмат можна з яе даведацца пра жыццё іўдзейскай, пратэстанцкай ці мусульманскай суполак, гэтак жа як і пра дзяржаўную палітыку ў дачыненні да гэтых груп. Тым не менш, нельга аспрэчыць, што каталіцка-праваслаўныя стасункі знаходзіліся ў той перыяд у цэнтры ўвагі расійскіх імперскіх уладаў, а таму, зразумела, выклікалі найбольшую колькасць спрэчак і эмоцый. Чытаць далей →

Марына Сакалова. Палітычная сітуацыя на беларускіх землях у 1815—1830 г. у кантэксце „новай палітычнай гісторыі”

3 лютага, 2011 |


Як вядома, даволі доўгі час айчынная гісторыя распрацоўвалася пераважна на падставе прынцыпаў эканамічнага дэтэрмінізму і класавага падыходу. Хоць марксізм і „дазваляў” аналізаваць макрамеханізмы і вызначаць глыбінныя фактары палітычнага працэсу, сацыяльна-псіхалагічныя, культурныя і іншыя дэтэрмінанты палітычнай дзейнасці ў большасці выпадкаў апынуліся па-за межамі ўвагі навукоўцаў, якія працавалі ў рамках дадзенай парадыгмы. Вось чаму ў час актыўнага пераасэнсавання метадалагічнага базісу гістарычных даследаванняў, якое пачалося ў другой палове 1980-х г., гісторыкі звярнуліся да антрапалагічных падыходаў, гісторыі штодзённасці і да т. п. „Палітычнае” ж асэнсоўвалася, галоўным чынам, як дзейнасць урадавых структур і палітычных эліт. Па-за ўвагай, такім чынам, застаўся той факт, што ўжо з сярэдзіны ХХ ст. уплывовыя замежныя гісторыкі адзначалі неабходнасць пашырэння прадмета палітычнай гісторыі ў сувязі са зменамі разумення палітычнага ў філасофіі і палітычнай сацыялогіі. У якасці прадметнага фокуса новай палітычнай гісторыі вызначаліся „ўпор на параўнальнае даследаванне, засяроджванне на аналізе палітычных змен”[1], „сістэматычны аналіз структур і працэсаў” і „ўзмацненне ўвагі да сацыяльнага кантэксту палітыкі”[2]. Іншымі словамі, стала лічыцца некарэктным разглядаць фармальныя дзяржаўныя інстытуты і эліты адзіным субстратам палітычнага, хоць гэта і давала такія перавагі, як дакладнасць і простасць[3]. У якасці характэрных рысаў новага падыходу былі вызначаны дыскурсіўны характар палітычнага і пашырэнне разумення апошняга за кошт увядзення паняццяў „палітычная культура” і „палітычнае жыццё”, а таксама прызнання важнасці індывідуальнага дзеяння „на сярэднім і ніжэйшым (grass-roots) узроўнях грамадскай структуры”[4]. Такім чынам адкрывалася магчымасць „упарадкаваць карціну палітычнай гісторыі”, выявіць у грамадстве ўстойлівыя, фармальна неарганізаваныя сацыяльныя групы і апісаць уласцівыя ім „тыпы палітычных паводзінаў” у канкрэтныя гістарычныя перыяды[5].

Палітыка пры гэтым можа вызначацца ў двух асноўных вымярэннях: як адносна цэласная і аўтаномная сфера аб’ектыўнага развіцця соцыуму і як актыўнасць сацыяльных суб’ектаў, механізм іх дзеянняў і ўзаемадзеянняў, якія „апрадмечваюцца” ў інстытутах і ўстойлівай сістэме палітычных адносінаў[6]. У апошнім выпадку адным з важных аспектаў палітыкі становіцца палітычная культура індывідаў. Палітычная ж гісторыя трактуецца як дынаміка разгортвання гэтых кам-панентаў (сістэмнага і індывідуальнага) у часе. Пры гэтым, як паказаў С. Андрэеў, вызначальнай з’яўляецца не сума палітычных дзеянняў, а сістэмная якасць, якая ўвасабляецца на „канкрэтнай геаграфічнай прасторы”[7]. Гісторык павінен дадаць да гэтага і абумоўленасць часам — „гістарычны кантэкст”.

„Палітычная сітуацыя” — адзін з тых канцэптаў, які ý значнай ступені адпавядае пералічаным вышэй метадалагічным патрабаванням. Яна можа быць акрэслена як умоўна адасоблены, адносна ўстойлівы прасторава-часавы „зрэз” рэалізацыі палітычных патрэбаў, інтарэсаў, мэтаў і задач у працэсе ўзаемадзеяння суб’ектаў палітыкі. Стрыжань палітычнай сітуацыі — адносіны паміж залучанымі ў палітычны працэс сацыяльнымі групамі. Фармуюцца гэтыя адносіны шырокім колам фактараў эканамічнага, сацыяльнага, палітычнага і культурнага парадкаў[8]. Аналіз жа палітычнай сітуацыі ўяўляецца як даследаванне сукупнасці інстытуцыйных структур дзяржавы і грамадства, формаў узаемадзеяння паміж імі, накіраваных на ажыццяўленне палітычнай улады / уплыву і мае гарызантальнае і вертыкальнае вымярэнні[9]. Вертыкальны аналіз прадугледжвае расчляненне палітычнай сістэмы на асобныя інстытуты і разглядае стан кожнага з іх, а затым — сістэмы іх узаемадзеянняў. Ён як бы рассякае палітычную сістэму на асобныя сегменты: урад, палітычныя партыі, грамадска-палітычныя арганізацыі, асобныя сацыяльныя групы і г. д. Гарызантальны аналіз тычыцца неінстытуцыяналізаваных аб’яднанняў (якія, тым не менш, выступаюць у палітычным працэсе як адзіныя актары) і дзеянняў індывідаў. У гэтым выпадку аб’ектам аналізу з’яўляюцца групоўкі, якія складаюцца з асобаў, што ўваходзяць у розныя інстытуты[10]. Гэтыя шматлікія сувязі ўпарадкоўваюцца на падставе выяўлення „вырашальных звёнаў” сітуацыі (пэўных праблем і працэсаў, дзейнасці асобаў і г. д.). У фіксацыі ж храналагічных межаў палітычных сітуацый варта, на нашу думку, зыходзіць з пададзенага раней тэзіса пра новыя якасці сферы палітычнага на пэўнай геаграфічнай прасторы, якая не абавязкова вызначацца межамі дзяржавы. Такі падыход стварае падставы для сінтэзу палітычнай гісторыі Беларусі „бездзяржаўнага перыяду”, бо дазваляе пазбегнуць дыскрэтнасці (падзел — вайна — паўстанне…) і выявіць тэндэнцыі, якія злучаюць „вялікія” і „другасныя” падзеі ў цэласную карціну палітычнай гісторыі краіны.

Падаецца, што менавіта на гэтых падставах можна акрэсліць агульныя контуры аналізу палітычнай сітуацыі на беларускіх землях у 1815-1830 г. Гэты перыяд традыцыйна разглядаецца, галоўным чынам, у кантэксце выспявання прычын паўстання 1830-1831 г.[11]. На наш жа погляд, спалучэнне наступстваў падзелаў, еўрапейскіх рэвалюцый і войн (пэўны хаос палітычных і юрыдычных адносінаў) — з аднаго боку, і падпісанне руска-французскага мірнага дагавору, стварэнне Царства (Каралеўства) Польскага, палітыка „цярпімасці” у дачыненні да „далучаных земляў”, якая істотна змянілася толькі пасля паўстання 1830-1831 г., — з другога, абумовілі фармаванне спецыфічнай сітуацыі. Апошняя вызначалася трыма асноўнымі доўгатэрміновымі працэсамі: (1) усталяваннем імперскай палітычнай сістэмы на захадзе краіны пасля падпісання Парыжскага мірнага дагавору і стварэння Свяшчэннага Саюза, (2) істотнымі зменамі прынцыпаў імперскага кіравання (пераход ад саслоўнай да паліцэйскай дзяржавы), (3) уплывам еўрапейскіх рэвалюцыйных падзей. Менавіта гэтыя тэндэнцыі вызначалі „модус” фармулёўкі і шляхі вырашэння праблем, якія паўставалі ў гэты час перад суб’ектамі палітыкі на беларускіх землях.

Усталяванне імперскай палітычнай сістэмы

Усталяванне імперскай палітычнай сістэмы на беларускіх землях абумоўлівалася дынамікай уплыву трох наяўных цэнтраў улады[12] і існаваннем „прапольскіх” і „прарасійскіх” настрояў. Эліты тагачаснага насельніцтва беларускіх земляў апынуліся на памежжы зон „уплыву” (тэрыторыі, дзе французская анексія была ўскоснай, але стары рэжым быў знішчаны французскімі ўладамі — большая частка Нямеччыны паміж Рэйнам і Эльбай, Царства (Каралеўства) Польскае, Ілірыйскае каралеўства, Неапалітанскае каралеўства — і „пасіўнага супраціўлення” (дзе змаганне супраць Францыі не суправаджалася аніякай глыбокай рэформай)[13]. Гэта паўплывала на наяўныя тры цэнтры ўлады: (1) аўтаномнае канстытуцыйнае Царства Польскае з намеснікам Канстанцінам Паўлавічам і прадстаўніком Аляксандра І М. Навасільцавым (Варшава); (2) Вільня, перш за ўсё як цэнтр навучальнай акругі, папячыцелямі якой былі А. Чартарыйскі (1803-1823), М. Навасільцаў (1824-1831); (3) імператар і цэнтральныя імперскія органы кіравання (Пецярбург).

Варшава. Вынікі Венскага кангрэса 1815 г., наданне аўтаноміі і канстытуцыі Царству Польскаму выклікалі ў адукаваных колах насельніцтва беларускіх земляў спадзяванні на далучэнне да яго. Гэтыя надзеі падмацавала стварэнне ў 1817 г. асобнага Літоўскага корпуса з ураджэнцаў беларуска-літоўскіх і ўкраінскіх губерняў, узначальваў якое галоўнакамандуючы польскім войскам, вялікі князь Канстанцін Паўлавіч, а штандарам была зацверджана „Пагоня” Вялікага Княства Літоўскага, змешчаная на двухгаловым срэбраным арле. „Са стварэннем Літоўскага корпуса з’явілася надзея на далучэнне да Царства Польскага хаця б Літвы”, — пісаў у верасні 1817 г. князь К. Друцкі-Любецкі князю А. Чартарыйскаму[14]. Важным момантам у гэтых адносінах было выступленне Аляксандра І на Варшаўскім сейме 1818 г., у якім ён падкрэсліў, што аднаўленне Польшчы „вызначана ўрачыстымі дагаворамі”, што „законнасвабодныя ўстановы” могуць быць пашыраны і на Расійскую імперыю. Вось чаму ўвага насельніцтва беларускіх земляў у той час часта звярталася да падзей, якія адбываліся ў Царстве Польскім. Так, князь І. Кельсіеў у лісце да Мікалая І у 1835 г. сцвярджаў, што ўсе думкі ў 1817-1820 г. былі накіраваны на адбудову незалежнай Польшчы, „усе думалі пра Варшаву”, арганізацыя будучага адзінага каралеўства станавілася тэмай размоў у „літоўскіх дамах”[15]. А ў 1818 г., пад час варшаўскага сейма, шмат віленскай моладзі і „сталых грамадзян” паехала ў Варшаву — каб быць у непасрэднай блізкасці да, як ім падавалася, вырашэння лёсу іх бацькаўшчыны. Да гэтага трэба дадаць, што паўночна-заходнія губерні былі аддадзеныя „пад нагляд” Канстанціна Паўлавіча, а таму многія пытанні адносна развіцця краю павінны былі вырашацца ў Варшаве.

Пецярбург. Зразумела, што органы кіравання беларускіх і літоўскіх губерняў Расійскай імперыі падпарадкоўваліся імператару і адміністрацыйным структурам у Пецярбургу, дзе, у асноўным, і вырашаліся ўсе важныя пытанні. Аднак рознага кшталту скаргі маглі разглядацца як намеснікам Канстанцінам Паўлавічам, так і імперскімі камітэтамі і камісіямі. Пры гэтым імпер-скія органы ў той час былі ў значнай ступені занятыя ўдасканаленнем сістэмы кіравання, вывучэннем краю і „ўладкаваннем побыту” яго насельніцтва. Больш за тое, адсутнасць сістэмы афіцыйнай публікацыі імперскіх заканадаўчых актаў, неўпарадкаванасць афіцыйных крыніц права прыводзілі да таго, што вялікая частка нарматыўных дакументаў, якія лічыліся дзейнымі, не была вядомая не толькі перыферыйным, але нярэдка і сталічным дзяржаўным установам, не кажучы ўжо пра „простых падданых”[16]. Насельніцтва ж магло даведацца пра змест заканадаўчых актаў з абвяшчэнняў губернатараў ды з афіцыйнай часткі нешматлікіх перыядычных выданняў[17].

Такое становішча стварала сітуацыю пэўнай стракатасці, неўпарадкаванасці мясцовых інстытутаў улады, што абумоўлівала заблытанасць узаемасувязяў уладных інстытутаў і іншых суб’ектаў палітыкі. Напрыклад, у 1828 г. дырэктар вучылішчаў Гродзенскай губерні вымушаны быў звярнуцца ў Міністэрства асветы з просьбай растлумачыць, чыім загадам падпарадкоўвацца — графа Л. К. Плятэра, дырэктара дзяржаўных маёмасцяў у Царстве Польскім і былога візітатара Віленскага ўніверсітэта, ці 28-гадовага цэнзара В. І. Сянкоўскага. Першы прадпісваў захаваць „былы парадак” у выкладанні у духоўных вучылішчах Віленскай навучальнай акругі, а другі патрабаваў, „каб усе прадметы выкладаліся на рускай мове з самых ніжэйшых класаў”. Цікава, што у адказе Міністэрства пазначалася: „…дазволіць выкладанне навук у ніжэйшых класах на польскай мове ў тых толькі вучылішчах, дзе вучні не здолеюць разумець выкладанне на рускай мове”[19].

Другі прыклад — сітуацыя са звесткамі пра ўвядзенне канстытуцыі ў Царстве Польскім. Мясцовыя ўлады канфіскавалі варшаўскія газеты з тэкстам „нелепой” канстытуцыі і нумар „Літоўскага кур’ера” з паведамленнем пра прыняцце канстытуцыі ў Царстве Польскім. Калі ж М. Агінскі паведаміў пра гэта Аляксандру І, імператар адказаў: „Нічога пра гэта не ведаю… здзіўлены той таямніцай, якую робяць у Вільні з існавання Каралеўства, пра што ўся Еўропа ведае”[20].

У дадатак да Варшавы і Пецярбурга, Вільня і Віленская навучальная акруга даволі доўгі час (гэта тычыцца, перш за ўсё, перыяду папячыцельства А. Чартарыйскага; 1803-1823 г.) таксама была ўплывовым цэнтрам, дзе вяліся актыўныя дыскусіі паміж „лібераламі” і „абскурантамі”[21]. Менавіта існаванне гэтага цэнтра стварала спрыяльныя ўмовы для кшталтавання „беларуска-літоўскай грамадскасці”[22], што замацоўвала ўяўленні пра беларускія землі як пра „асобны” край, які не з’яўляецца ні польскім, ні рускім. Так, у 1823 г. пад час следства па справе студэнцкіх гурткоў М. Навасільцаў адзначаў, што пад словам „прыхільнасць да краю” разумелася не „прыхільнасць да Расійскай імперыі наогул, а толькі да губерняў, якія складалі Віленскую[23] навучальную акругу”[24]. Сведчаннем „цэнтраімклівых” тэндэнцый у краі можна лічыць і зварот мінскага дваранства да Камітэта міністраў у 1824 г. з просьбай пра тое, каб „Мінская губерня была даручана кіраванню Літоўскага ваеннага губернатара, з прычыны блізасці да горада Вільні і роднасных сувязяў мінскага дваранства з літоўскім, а таксама таму, што маладое пакаленне атрымлівае адукацыю ў Віленскім універсітэце”[25].

У другой палове 1820-х г., пад час папячыцельства навучальнай акругі М. Навасільцавым, які меў значны ўплыў на імператара і карыстаўся часам большай самастойнасцю ў дзеяннях, чым „заходнія” ваенныя і цывільныя губернатары, пазначаная вышэй рознаскіраванасць ўладных уплываў змяншалася. Адбывалася гэта не ў апошнюю чаргу дзякуючы намаганням самога папячыцеля, які даказваў, што „калі ў добраўпарадкаванай дзяржаве здаровая палітыка не дазваляе ўсталявацца statio in statu, то тым больш не можа быць цярпімай patria in patria”[26].

Барацьба прапольскіх і прарасійскіх тэндэнцый праяўлялася, перш за ўсё, у стаўленні да магчымасці далучэння „літоўскіх” правінцый да Царства Польскага і, такім чынам, мела выразна палітычны характар. Як ужо адзначалася, частка насельніцтва спадзявалася на далучэнне да канстытуцыйнай Польшчы — „будзем злучаныя з нашымі братамі, станем палякамі”[27]. Арыстакраты (С. Урсыннямцэвіч, А. Чартарыйскі і інш.) спадзяваліся на ўсталяванне уніі Царства Польскага і Расійскай імперыі, у выніку чаго літоўскія губерні сталі б часткай Польшчы[28]. Былі і тыя, хто выступаў (па розных, аднак, прычынах) супраць далучэння да Польшчы. Пазіцыю „прарасійскай партыі” выказаў прафесар Полацкай езуіцкай акадэміі І. Гласко, рэагуючы на „патры-ятычныя настроі” студэнтаў адносна далучэння да Польшы. „Тут не Польшча, а Расія”, — папярэджваў ён[29]. „Не надта жадалі далучэння да Польшчы” і „ліцвіны”, пра што пісаў у адным з лістоў да А. Чартарыйскага С. Урсыннямцэвіч[30]. Тлумачэнне гэтаму можна знайсці ў даследчыка гісторыі ўніяцкай царквы П. Баброўскага, пляменніка М. Баброўскага. „Пасля Венскага кангрэса у заходніх губернях утварылася малавядомая партыя, якая мела на чале некаторых прафесараў Віленскага ўніверсітэта, якія больш ахвотна хацелі б аднаўлення Вялікага Княства Літоўскага, а не аб’яднання Літвы і Валыні з былой Каронай; гэта нязначная па колькасці сваіх членаў партыя марыла пра адраджэнне беларускай мовы, на якой быў выдадзены першапачатковы Літоўскі статут, які заставаўся яшчэ ў сіле”[31].

У кантэксце гэтых тэндэнцый значны ўплыў на палітычную сітуацыю ў рэгіёне аказвалі сенатары А. Чартарыйскі і М. Навасільцаў. А. Чартарыйскі, як ужо адзначалася, быў прыхільнікам ідэі дынастычнай уніі Польшы і Расіі, а ў часы папячыцельства (1803-1823) спрыяў лібералізацыі сітуацыі ў заходніх губернях[32]. М. Навасільцаў, які быў дарадцам намесніка аўтаномнага Царства Польскага (1821-1823) і папячыцелем Віленскай навучальнай акругі (1824-1830), паслядоўна праводзіў рэпрэсіўную палітыку, перш за ўсё — адносна прапольскі настроеных падданых. Гэта адзначалася нават у справаздачах ІІІ аддзялення Яго Імператарскай Вялікасці канцылярыі. „Ніякага правасуддзя… Улада застаецца там у руках суб’ектаў, якія ўзвысіліся толькі за кошт хабарніцтва…. Ніводнае манаршае дабрадзейства не распаўсюдзілася на гэтыя правінцыі”, — дакладваў фон Фок у 1827 г.[33]. Пазіцыі М. Навасільцава ўмацаваліся з уступленнем на трон Мікалая І, які каранаваўся польскім каралём у Варшаве толькі ў 1829 г. Канстытуцыя Польшчы да гэтага часу ўжо была значна „ўрэзаная”, пра пашырэнне тэрыторыі Царства Польскага гаворка ісці не магла. Надзеі на далучэнне „літоўскіх губерняў” да Царства Польскага і вага „варшаўскага цэнтра” істотна паменшыліся. Узмацненне ўздзеяння імперскага цэнтра засноўвалася на паступовым упарадкаванні адміністрацыі і бюракратычнага апарату, падпарадкаваных Пецярбургу. Вільня ва ўсё большай ступені набывала агульнаімперскія рысы як падпарадкаваны Пецярбургу рэгіянальны адміністрацыйны цэнтр.

Эвалюцыя прынцыпаў імперскага кіравання

Найбольш істотна паўплываў на палітычную сітуацыю ў 1815-1830 г. на беларускіх землях працэс эвалюцыі прынцыпаў дзяржаўнага кіравання, які можна пазначыць як пераход ад саслоўна-карпаратыўнага праўлення да тэрытарыяльна-адміністрацыйнай палі-цэйскай дзяржавы[34]. Гэты працэс быў уласцівы для ўсіх краін Еўропы ў XVIII cт., а ў Расійскай імперыі спалучаўся з імкненнем да ўніфікацыі „далучаных” і заваяваных перыферый з імперскім цэнтрам. У шматлікіх дакументах камітэтаў і саветаў, якія ствараліся Аляксандрам І, пазначалася, што „яго Імператарская Вялікасць” звяртала асаблівую ўвагу на „тую частку паліцыі, якая мае сваёй мэтай захаванне ўсеагульнага спакою і цішыні грамадзян і палягчэнне народнага продовольствия”[35]. На працягу дзесяцігоддзяў пас-ля заканчэння ваенных дзеянняў на беларускіх землях Камітэт міністраў разглядаў справы аб сельскіх магазінах, барацьбе з голадам і агульным збядненнем. Так, у 1821 г. дваранства Віцебскай і Магілёўскай губерняў прасіла спыніць спагнанне падаткаў ці збор за вінакурэнне, вывесці войскі, закупіць і раздаць хлеб ад казны сялянам і ссуды памешчыкам[36]. У 1823 г. нават адбылося спецыяльнае паседжанне Камітэта міністраў з запрашэннем магілёўскага (В. Галынскі) і віцебскага (М. Хаванскі) губернатараў наконт стану сялян у гэтых губернях. У выніку было вырашана ўскласці на мясцовыя ўлады абавязак нагляду за харчаваннем сялян і стварыць дабрачынныя таварыствы[37]. Са снежня 1816 г. на беларускіх землях дзейнічала Ліквідацыйная камісія, якая займалася кампенсацыяй армейскіх рэквізіцый. У склад камісіі ўваходзілі губернатар, віцэ-губернатар, пракурор, губернскі маршалак і чыноўнік правіянцкага штату[38].

Другое вымярэнне працэсаў, якія адбываліся ў Расійскай імперыі ў сувязі з фармаваннем паліцэйскай дзяржавы — гэта пераход ад кіравання тэрыторыяй, на якой „людзі і рэчы былі пераменнымі велічынямі”, да   эканомікі   кіравання   —   „правільнага   спосабу распараджэння людзьмі і рэчамі”[39]. Кіраванне ў гэтым кантэксце, як пісаў М. Фуко, значыла „прымяненне і ўсталяванне эканоміі на ўзроўні ўсёй дзяржавы”, што азначала прымяненне ў адносінах да паводзінаў яго жыхароў такога ж пільнага нагляду, што і ў адносінах да іх дома і маёмасці”[40]. Насельніцтва як аб’ект дзяржаўнага кіравання ўяўлялася складана дыферэнцаванай рэальнасцю, якая патрабавала арганізацыі і ўпарадкавання. Такім чынам, кіраванне як такое ўсё больш звязвалася з рознымі тэхнікамі кантролю, умя-шальніцтва, мадыфікацыі, „спасціжэння насельніцтва у прасторы і часе”[41]. На практыцы, у палітычнай рэальнасці гэта азначала (1) развіццё адміністрацыйнага механізму; (2) кіраванне на „навуковых падставах” статыстыкі і камералістыкі[42], (3) меркантылізм як эканамічную стратэгію.

Між тым, імперcкія ўлады мелі няшмат ведаў пра насельніцтва беларускіх земляў. Так, А. Самусік адзначаў, што ў канцы XVIII — пачатку XIX ст. расійская адміністрацыя не вельмі добра ўсведамляла стан мясцовай асветы[43]. А. Філатава, аналізуючы нацыянальнае пытанне і палітыку царскага ўрада ў Беларусі ў першай палове ХІХ ст., пісала: „Малавядомы быў расійскім уладам і яўрэйскі народ, а яшчэ менш — яго рэлігія”[44].

Не лепш арыентаваліся „цэнтральныя ўлады” і ў агульных пытаннях нацыянальна-канфесійнага стану[45]. „Нацыя” жыхароў заходніх губерняў часта вызначалася ў адпаведнасці з былым падданствам (жыхар былой Рэчы Паспалітай, Польшчы — паляк, жыхар былога ВКЛ, Літвы — літовец / ліцвін)[46]. Універсальным жа крытэрыем для ўладаў было веравызнанне, паводле якога, у адрозненне ад этнічных літоўцаў-каталікоў беларусы падзяляліся на „палякаў”/„літоўцаў” (каталікі, уніяты, кальвіністы) або „рускіх” (праваслаўныя, стараверы)[47]. Такое вызначэнне „замацоўвала” памяць пра страчанае падданства і разам з тым наяўнасць розных лаяльнасцяў і не магло стаць падмуркам для эфектыўнай інкарпарацыі тэрыторыі „заходніх губерняў” і ўніфікацыі адміністрацыі (ці паліцыі ў пазначаным вышэй сэнсе слова). Гэта адлюстроўвалася ў зменах адміністрацыйнага падзелу тэрыторыі (губерні, навучальныя акругі), хістаннях адносна захавання асобных палажэнняў статута ВКЛ, „разбору шляхты”, рэгламентацыі канфесійнай і моўнай сітуацыі. Відавочна, што такі стан не спрыяў стабілізацыі палітычнай сітуацыі і спараджаў шмат супярэчнасцяў.

Важным для імперскіх уладаў было вывучэнне і „ўладкаванне стану” сялян і дробнай шляхты, якія складалі большасць на беларускіх землях і, у дадатак, больш за іншых пацярпелі ад рэквізіцый пад час ваенных дзеянняў. Саслоўная стратыфікацыя выкарыстоўвалася у дзяржаўнай палітыцы для вызначэння месца і ролі падданых у сістэме палітыка-прававых сувязяў з дзяржавай праз усталяванне правоў, абавязкаў і прывілеяў для асобных катэгорый насельніцтва — усё гэта было важным інструментам забеспячэння кіравання грамадствам[48]. Трэба адзначыць, што ў дадзены перыяд саслоўная стратыфікацыя ў імперыі не была завершана: заканадаўства, якое яе рэгламентавала, у 1815-1830 г. дэталізавалася і дапаўнялася. Больш выразнае юрыдычнае афармленне саслоўнай структуры адбылося толькі ў 1830-я г. („Законы пра станы” у IX томе „Збору законаў Расійскай імперыі” 1832 г. і яго выданнях 1842 і 1857 г.). Такім чынам, сістэматызаваная форма — строга вызначаныя правы і абавязкі ў эканамічнай, палітычнай, сацыяльнай і іншых сферах, канкрэтны статус падданага ў паліцэйскай дзяржаве — склалася значна пазней. Аднак спробы ўзяць пад кантроль колькасць шляхецкага саслоўя на беларускіх землях рабіліся расійскімі ўладамі ўжо ў першыя гады пасля „далучэння”. У 1800 г. улады вызначылі шляхце двухгадовы тэрмін для падачы на разгляд дакументаў пра дваранскае паходжанне у дваранскія дэпутацкія сходы. У 1816 г. па губернях быў разасланы загад выяўляць і прыпісваць у склад падатковых катэгорый асоб, якія незаконна карысталіся дваранскімі прывілеямі. У 1826 г. тых, хто па V (1795 г.) ці VI (1811 г.) рэвізіях быў запісаны ў складзе падатковых катэгорый, а па VII (1815 г.) ужо лічыўся шляхтай, вярталі ў аклад[49]. У 1828 г. было прынята рашэнне пра абавязковае зацвярджэнне герольдыяй рашэнняў камісій дваранскіх сходаў, якія прызнавалі дваранства, а таксама быў створаны камітэт для напісання правілаў правядзення рэвізій дзейнасці дваранскіх сходаў, што меў „дакладна вызначыць сапраўдныя дваранскія роды”[50]. Але ж імперскія ўлады па-ранейшаму імкнуліся больш даведацца пра сучасны стан шляхты. У 1829 г. было вырашана стварыць спецыяльную камісію для складання палажэння пра шляхту ў губернях, „далучаных ад Польшчы”, якая пачала працу са збору звестак пра лад жыцця дробнай шляхты[51]. Такім чынам, у 1815-1830 г. „разбор шляхты” разглядаўся як адміністрацыйна-судовая працэдура ўладкавання прыватных спраў.

Іншы характар мела ў 1815-1830 г. „сялянскае пытанне”, хаця тут абмеркаванні не набылі яшчэ такой палітычнай вастрыні, як у 1850-я г. Ініцыятыва ў яго пастаноўцы належала імперскаму ўраду і мела прамое дачыненне да згаданай вышэй трансфармацыі практык імперскага кіравання ў бок паліцэйскай дзяржавы. Як вядома, на працягу 1816-1819 г. Аляксандрам І былі падпісаныя ўказы пра скасаванне прыгону у Эстляндскай, Курляндскай і Ліфляндскай губернях. Разам з тым, імперскі ўрад прапанаваў абмеркаваць пытанне адмены прыгоннага права на дваранскіх сходах, у тым ліку — і ў заходніх губернях. Дыскусіі на дваранскіх сходах вяліся вельмі гарачыя, але ў красавіку 1818 г. выйшаў царскі рэскрыпт генерал-губернатару А. Рымскаму-Корсакаву, дзе Аляксандр І выказваў незадавальненне тым, што шляхта перайшла межы, прадпісаныя „памяркоўнасцю, халоднай крывёю і правам”, патрабаваў зрабіць „найсуровейшыя” вымовы „прадвадзіцелям дваранства” і шкадаваў з нагоды няўдзелу ў сходзе губернатара князя Кс. Друцкага-Любецкага, які знаходзіўся ў гэты час у Вільні. Разам з тым, манарх ухваліў намеры шляхты і даручыў А. Рымскаму-Корсакаву сабраць меркаванні шляхты з дапамогай губернскіх і павятовых маршалкаў[52]. Пра дыскусіі на сходах Аляксандру І паведамляў і беларускі ваенны губернатар А. Вюртэмбергскі, пасля чаго ў лютым 1819 г. быў выдадзены рэскрыпт на яго імя адносна стварэння яшчэ аднаго камітэта па гэтым пытанні. Праект, выпрацаваны камітэтам, генерал-губернатар А. Хаванскі у 1824 г. падаў імператару. Аднак толькі ў 1829 г. справу разгледзеў Дзяржаўны Савет, а потым яе накіравалі зноў на губернскі ўзровень[53]. Такім чынам, пытанне было аддадзенае пад нагляд адміністрацыі і вырашалася, ізноўтакі, адміністрацыйна-паліцэйскім парадкам, пра што сведчыць шэраг сенацкіх указаў[54].

Адным з важных аспектаў агульнай сітуацыі на беларускіх землях былі канфесійныя пытанні, якія закраналі ўсе слаі тагачаснага насельніцтва[55]. Трэба, аднак, адзначыць, што яны не сталі вызначальнымі для палітычнай сітуацыі на беларускіх землях у 1815-1830 г. Галоўным для Пецярбурга ў гэты час была кадыфікацыя прававых нормаў дзейнасці розных канфесій у адпаведнасці з расійскім заканадаўствам. Пры гэтым спробы царскага ўрада абмежаваць адміністрацыйныя паўнамоцтвы папы рымскага і ордэнскіх генералаў не вельмі турбавалі дваран-каталікоў[56]. Да 1825 г. імперская палітыка была палітыкай неўмяшальніцтва. На спрэчныя міжканфесійныя пытанні ўлады рэагавалі, галоўным чынам, указамі[57]. Толькі ў канцы 1820-х г. пачалі рабіцца крокі да ліквідацыі ўніяцкай царквы[58]. Тое ж можна сказаць і пра сітуацыю з забаронай у 1820 г. дзейнасці езуітаў у Расійскай імперыі. Вырашальнымі тут былі ўплывы езуітаў на імператараў (П. Грубер і Павел І, Аляксандр І і Ж. дэ Местр), знешнепалітычная сітуацыя (пагаршэнне адносінаў з Аўстрыяй, пад уплывам якой знаходзіўся ў той час рымскі папа) і асабістая варожасць магілёўскага архіепіскапа С. Богуш-Сестранцэвіча[59].

Моўная сітуацыя ў 1815-1830 г. таксама не набыла яшчэ той ступені палітызацыі, якая стала характэрнай для яе ў пазнейшы перыяд. Яшчэ ў часы Кацярыны ІІ было вырашана перакласці расійскія падручнікі для першага і другога класаў вучылішчаў на польскую і надрукаваць іх на абедзвюх мовах[60]. У адпаведнасці з дадатковымі пунктамі статута сярэдніх і ніжэйшых навучальных устаноў для Беларускай навучальнай акругі (1829) прадпісвалася „навучаць Закону Божаму для кожных веравызнанняў і на мясцовай мове”[61]. Нават перапынкі ў вучобе ў сувязі са святамі прызначаліся па двух календарах — рускаму / праваслаўнаму і польскаму / каталіцкаму[62]. Польская мова ў пэўнай ступені панавала ў грамадскай, адукацыйнай і нават адміністрацыйнай сферах, асабліва на той частцы беларускіх земляў, дзе існавала развітая сетка навучальных устаноў. Так, у першай трэці ХІХ ст. у „паўночна-заходніх губернях” было надрукавана толькі 16 кніг на рускай мове, што складала 2% ад агульнага ліку выданняў[63]. Разам з тым, адчуваўся недахоп чыноўнікаў, якія б валодалі рускай мовай і маглі ажыццяўляць рускае справаводства. Менавіта на вырашэнне гэтай праблемы былі накіраваны асноўныя намаганні ўладаў. Толькі пасля паўстання 1830-1831 г. імперскі ўрад пачаў праводзіць рашучыя дзеянні па распаўсюджванні рускай мовы сярод насельніцтва[64].

Праблемы адукацыі ў 1815-1830 г. набывалі істотны характар для грамадства не столькі як фокус канфлікту „паланізацыя versus русіфікацыя”, колькі як сфера барацьбы з „абскурантамі” за дэмакратызацыю і секулярызацыю. З боку царскага ўрада галоўным напрамкам дзейнасці ў гэтай галіне стала ўніфікацыя сістэмы адукацыі на беларускіх землях[65].

Імкненне да кантролю над тэрыторыяй і насельніцтвам патрабавала ўдасканалення метадаў нагляду і ўвядзення новых адміністрацыйных інстытутаў і практык: у паліцэйскай дзяржаве ўлада станавілася рассеянай па ўсёй сацыяльнай прасторы і пераразмяркоўвалася ад адзінага цэнтра — да шматлікіх, якімі ў гэтым выпадку рабіліся дысцыплінарныя інстытуты[66]. Тут трэба згадаць стварэнне органаў паліцыі і жандармерыі, якія павінны былі наглядаць не так за насельніцтвам, як, перш за ўсё, за чынавенствам. Тыя ж прычыны абумовілі ўвядзенне ў 1827 г. штогадовых аб’ездаў губернатарамі ўсіх паветаў, гарадоў і прадстаўлення асабіста імператару аглядаў па выніках рэвізій. Былі ўсталяваны таксама спецыяльныя і дэталёвыя формы данясенняў імператару (з копіяй у Міністэрства ўнутраных спраў) пра стан органаў мясцовага кіравання, гаспадаркі, агульны стан губерняў[67]. Прымаліся меры і для ўладкавання справаводства, што засведчыў да-клад грамадзянскага губернатара пра стан рэчаў у Магілёўскай губерні (1830 г.)[68].

Істотныя змены адбываліся і ў рэгламентацыі цэн-зурнага нагляду ў Віленскай навучальнай акрузе. Як паказала С. Куль-Сяльверстава, да пачатку 1820-х г. цэнзурны нагляд, які ажыццяўляўся абранымі прафесарамі Віленскага ўніверсітэта, не ўспрымаўся як рэпрэсіўны[69]. Аднак з канца другога дзесяцігоддзя ХІХ ст. пачалося ўзмацненне цэнзуры як у Расійскай імперыі, так і ў Царстве Польскім, прычым галоўную ролю тут адыгрываў сенатар М. Навасільцаў. У 1819 г. быў забаронены продаж замежных кніг, у якіх не было пазначана месца выдання. У жніўні 1822 г. у падарожнікаў, што перасякалі кантрольную рысу з Царствам Польскім, адбіралі і перлюстравалі ў найбліжэйшай паштовай канторы замежныя газеты і лісты, якія яны везлі да трэціх асобаў. А у лістападзе Камітэт міністраў перадаў цэнзураванне замежных і мясцовых перыядычных выданняў генерал-губернатарам. Неўзабаве віленскі генерал-губернатар забараніў мясцовым жыхарам выпісваць замежныя газеты. У 1822 г. было забаронена выданне часопіса „Wiadomości Brukowe”, на старонках якога якраз і аб-мяркоўваліся, хоць і вельмі асцярожна, пытанні свабоды друку. Разам з тым, да 1823 г., пакуль папячыцелем навучальнай акругі заставаўся А. Чартарыйскі і захоўваў паўнамоцтвы Віленскі цэнзурны камітэт, яшчэ часам заўважаўся „недазволены пропуск сачыненняў”. Сітуацыя карэнным чынам змянілася, калі галоўным цэнзурным органам у 1823-1826 г. стаў камітэт, які ўзначальваў М. Навасільцаў[70]. Цікава, што ўжо ў 1825 г. быў адменены дазвол імператара публікаваць у „далучаных ад Польшчы губернях” адвакацкія рэчы і судовыя справы, які ў якасці выключэння і ў адпаведнасці з Літоўскім статутам быў дадзены дзякуючы намаганням А. Чартарыйскага ў 1818 г.[71].

У 1826 г. быў прыняты новы цэнзурны статут, паводле якога Віленскі цэнзурны камітэт хоць і падпарадкоўваўся па-ранейшаму папячыцелю і рэктару, складаўся з асобаў, прызначаных Міністэрствам народнай асветы, „абсалютна адданых і пакорных ураду”72. Статут 1826 г. вызначаў пасаду цэнзара як самастойную прафесію, „якая патрабуе пастаяннай увагі”, як „цяжкую і важную, таму яна не магла быць злучаная з іншай пасадай”[73]. Забараняліся месцы ў творах і перакладах, „якія маюць падвойны сэнс, калі адзін з іх супярэчлівы па цэнзурных правілах”, „усялякі гістарычны твор, дзе замахвальнікі на законную ўладу, што прынялі справядлівае па справах пакаранне, паказаныя ахвярамі, якія заслужылі лепшую долю”; што ўтрымліваюць „развагі, якія выяўляюць непрымальнае стаўленне да манархічнага кіравання”. Забараняліся таксама медыцынскія творы, якія вялі да „паслаблення ў розумах нявопытных лю-дзей дакладнасці святых для чалавека ісцін”[74]. У выніку у 1827-1828 г. з амаль тысячы рукапісаў было дазволена надрукаваць толькі 470[75]. Трэці цэнзурны статут, які быў зацверджаны Мікалаем І у красавіку 1828 г., у меншай ступені рэгламентаваў друк і абмяжоўваў у пэўнай ступені самавольства цэнзараў[76]. Аднак гэта мала паўплывала на сітуацыю на беларускіх землях, паколькі „галоўнай інстанцыяй” у цэнзурных справах былі М. Навасільцаў і рэктар універсітэта В. Пелікан, якія вызначыліся асаблівай жорсткасцю пад час следства над удзельнікамі студэнцкіх гурткоў.

Пададзеная вышэй характарыстыка дзеянняў ім-перскай адміністрацыі ў галіне цэнзуры тлумачыць, чаму нават аўтары такога ліберальна арыентаванага выдання, як „Wiadomości Brukowe”, не адважваліся публічна дыскутаваць пра цэнзурныя пытанні. Таму іх абмеркаванне заставалася прыватнай справай. Больш свабодна выказваліся адносна рэформы грамадзянскага права. Гэта тычылася перш за ўсё пытанняў „махінацый” у судзе, звязаных з эксдывізіяй (падзел маёмасці крэдыторамі), і патрабаванняў увесці больш эфектыўную меру — іпатэку[77]. Неадукаванасць суддзяў крытыкавалася як царскай адміністрацыяй, так і мясцовымі інтэлектуаламі[78].

У той жа час імкненне імперскай адміністрацыі да кантролю выяўлялася ў забароне самастойнай ініцыятывы, што замаруджвала фармаванне прасторы палітычнага, якая выходзіла б „за межы адміністрацыйнай палітыкі і інстытуцыяналізаванай сілавой палітыкі”[79]. Ніякая несанкцыянаваная дзейнасць не да-звалялася. Камітэт міністраў „пры выпадку заўсёды даводзіў дваранству, каб яно не выходзіла за межы, пастаўленыя яго ўладаю”, а віленскаму губернатару, які дапусціў абмеркаванне на сходзе дваранства пытання пра вызваленне сялян ад прыгону, было даведзена, што „дваранства не мае права без дазволу начальства трактаваць прадмет такой важнасці”[80].

Гэта замацоўвала панаванне патрыярхальна-падданніцкай палітычнай культуры. Так, калі частка ўдзельнікаў згаданых вышэй дваранскіх сходаў у Віленскай губерні з цікавасцю абмяркоўвала магчымасці і спробы вызвалення сялян, большасць не хацела рабіць гэтага без санкцыі імператара. Адзін з дэлегатаў Ашмянскага павета на віленскім губернскім сходзе 1817 г. заявіў: „Не хачу браць удзел у дэбатах па гэтай справе…, пакуль не будзе абвешчана воля манарха, кожны крок лічу варожым і для краю шкодным”[81]. 13 студзеня 1817 г. грамадзянскі віцэ-губернатар Вільні М. Броэль-Плятэр даслаў ліст Аляксандру І, у якім інфармаваў пра дыскусіі на віленскім дваранскім сходзе, а такса-ма пра рашэнне стварыць камісію з 23 членаў (па два прадстаўнікі з паветаў Віленскай губерні і губернскага маршалка). Галоўнай тэзай гэтага ліста было тое, што падобная камісія дасць новыя магчымасці для „ўплыву энтузіястаў”. Таму, па яго меркаванні, вельмі важным станавілася прызначэнне манархам спецыяльнай камісіі, якая б сабрала пажаданні шляхты. 27 лютага Аляксандр І атрымаў таксама рапарт ад віленскага ваеннага губернатара А. Рымскага-Корсакава, дзе чыноўнік адзначаў, што шляхта разумна карыстаецца сваімі прывілеямі для паляпшэння стану сялян[82]. На дваранскіх сходах 1818 г. у Гродне і Мінску таксама выявіліся розныя пазіцыі, якія тычыліся не адмены прыгону, а правамоцтва сходаў вырашаць такія пытанні. Напрыклад, павятовы маршалак Мінскай губерні А. Грыневіч адзначаў, што не трэба закранаць у дыскусіях пытанні высокай палітыкі: ёсць вялікая колькасць іншых важных пытанняў (рэкруцкая павіннасць, падаткі і г. д.). „Калі будзем размаўляць пра вольнасць селяніна… не можам не закрануць права ўласнасці, а затым і ўрада, які завем паліцыяй”[83]. І сапраўды, як адзначаў былы рэчыцкі маршалак К. Буйніцкі на публічным пасяджэнні сходу Дынабургскага павета, вызваленне сялян было вельмі важным крокам не само па сабе, а таму, што набліжала да „законнасвабоднага стану”, які абяцаў Аляксандр І[84].

Уплыў рэвалюцыйных падзей у Еўропе і рэпрэсіі

Уплыў рэвалюцыйных падзей у Еўропе і рэпрэсіі супраць студэнцкіх гурткоў і іншых грамадскіх аб’яднанняў у паўночна-заходніх губернях былі яшчэ адной важнай дэтэрмінантай палітычнай сітуацыі на беларускіх землях у 1815-1830 г. Пасля падпісання мірнага дагавору 1815 г. Еўропа перажыла цэлы шэраг „хваляў рэвалюцый”, якія істотна паўплывалі на сітуацыю на беларускіх землях[85]. Значнымі вехамі сталі еўрапейскія рэвалюцыйныя выступы 1817-1820 г. і паўстанне дзекабрыстаў у Расійскай імперыі. Менавіта гэтымі падзеямі было абумоўлена развіццё імперскага „политического сыска”, асновы якога былі закладзены пад час войнаў з Напалеонам, а завяршальным этапам стала стварэнне у 1826 г. ІІІ аддзялення Уласнай Я. І. В. канцылярыі. Важна таксама адзначыць, што падзеі 1825 г., звязаныя ca спробай ваеннага перавароту ў Расійскай імперыі, справакавалі пільную ўвагу да мясцовага кіравання з мэтай больш эфектыўнай рэалізацыі прынцыпу „папячыцельства”, г. зн. нагляду за падданымі імперыі. Разам з тым, на агульную сітуацыю значна ўплывала рэпрэсіўная палітыка Канстанціна Паўлавіча і М. Навасільцава у Царстве Польскім. Так, у 1816 г. М. Навасільцаў прапанаваў рэформу масонскіх ложаў, у выніку якой павінен быў паўстаць „вярхоўны савет”, падкантрольны ўраду Царства Польскага. Гэты праект выклікаў шмат дыскусій у польскім масонстве і ў падпарадкаваных польскім вялікім ложам масонскіх арганізацыях паўночна-заходніх губерняў. З іншага боку, апазіцыя масонскай рэформе 1819 г. у многім спрыяла нараджэнню нацыянальнага палітычнага масонства, актыўная дзейнасць якога (В. Лукасінскі) прывяла да закрыцця у Польшчы масонскіх ложаў у 1821 г. За гэтым выйшаў загад Аляксандра І пра „знішчэнне масонскіх ложаў і ўсялякіх тайных таварыстваў” (жнівень 1822 г), паводле якога былі зачыненыя ложы і на беларускіх землях[86].

Рэпрэсіі супраць моладзевых гурткоў, якія ў значнай ступені змянілі сітуацыю ў „беларуска-літоўскіх губернях”, таксама былі ў пэўнай ступені выкліканы знешнімі прычынамі. Асноўная — агульнаеўрапейская рэакцыя і рэпрэсп у краінах Свяшчэннага Саюза, звязаныя са студэнцкім рухам у Нямеччыне. На традыцыйным студэнцкім святкаванні гадавіны выступлення М. Лютэра каля замка Вартбург у Цюрынгіі ў кастрычніку 1817 г. прадстаўнікі ўсіх універсітэтаў выступілі супраць палітыкі рэстаўрацыі манархій і абвясцілі ідэю нямецкага адзінства. Гэта было ўспрынята ўрадамі краін — членаў Свяшчэннага Саюза як пачатак новай рэвалюцыйнай хвалі. Занепакоенасць расійскіх уладаў павялічылася пасля забойства ў красавіку 1819 г. нямецкага драматурга і публіцыста, расійскага агента А. фон Кацэбу, якога арганізатары Вартбургскага свята называлі душыцелем нямецкай свабоды. Яшчэ большую трывогу выклікала забойства нашчадка французскага трона герцага Берыйскага рамеснікам Л.-П. Лувелем (1820). Міністр замежных спраў Расійскай імперыі І. Ка-падыстрыя ўспамінаў, што гэтыя падзеі „падштурхнулі імператара бачыць і падазраваць усюды дзейнасць нейкага рэвалюцыйнага камітэта, які, як лічылі, рас-паўсюджваў з Парыжа сваю дзейнасць па ўсёй Еўропе з мэтай скінуць існыя ўрады і ўвесці ўласцівыя рэвалюцыі формы і дэспатызм. З той пары ўсе намаганні Міністэрства былі накіраваныя на тое, каб змагацца з гэтым пачаткам беспарадку і буянства”[87].

Гэтай сітуацыяй скарыстаўся М. Навасільцаў, каб адхіліць свайго даўняга суперніка князя А. Чартарыйскага. Пасля следства па справе студэнцкіх універсітэцкіх гурткоў 1822-1823 г., праведзенага пад наглядам М. Навасільцава, тайныя арганізацыі ў большасці спынілі сваё існаванне. У 1826 г. студэнтам было нават забаронена з’яўляцца ў публічных месцах. Тыя ўдзельнікі гурткоў, якія пазбеглі арыштаў, не былі асабліва актыўнымі, аднак стварылі, хоць і разрозненую, сетку кантактаў, якая ахапіла не толькі Царства Польскае і „заходнія губерні”, але і цэнтральную частку імперыі. Арганізацыі „змоўшчыкаў” істотна не ўплывалі на палітычную сітуацыю на беларускіх землях. Як адзначала польская даследчыца А. Баршчэўска-Крупа, для гэтых гурткоў быў характэрны „палітычны ірацыяналізм”, бо „палітычны гарызонт моладзі звужалі ў пэўнай ступені генетычныя чыннікі” — зварот да мінулага, нявызначаныя, хаатычныя ўяўленні, неразуменне рэальных палітычных механізмаў і г. д. У выніку на практыцы дзейнасць гурткоўцаў мела маральны, а не палітычны характар[88]. Разам з тым, асэнсаванне прычын рэпрэсій, „інфармацыя з Бельведэра і Пецярбурга” паступова ўдакладнялі палітычныя погляды моладзі[89], якая пачынала адыгрываць значную ролю ў кшталтаванні грамадскай думкі свайго часу.

Такім чынам, палітычная сітуацыя ў 1815-1830 г., асноўнымі дэтэрмінантамі якой былі працэсы ўсталявання на беларускіх землях імперскай палітычнай сістэмы, эвалюцыі прынцыпаў імперскага кіравання і рэакцыя на рэвалюцыйныя працэсы, была часам фармавання шэрагу супярэчнасцяў, якія ў той час мелі эканамічны ці адміністрацыйна-бюракратычны характар, часта правакаваліся знешнімі фактармі і не прыводзілі да гуртавання кансалідаванай палітычнай апазіцыі. Большасць праблем, за выключэннем імкнення пэўнай часткі грамадства беларускіх земляў да далучэння да Царства Польскага, артыкулявалася і вырашалася як адміністрацыйныя, а не як палітычныя (г. зн. „патрабаванні грамадства і канвертаванне [зварот] гэтых патрабаванняў у аўтарытэтную палітыку”[90]). Так, разбор шляхты „выпадаў” са сферы палітыкі, бо тычыўся дробных землеўласнікаў, якія не маглі непасрэдна ўдзельнічаць у працэсе прыняцця палітычных рашэнняў (у адрозненне ад былой Рэчы Паспалітай), і меў характар адміністрацыйнага ўпарадкавання стану саслоўя. Моўныя і канфесійныя чыннікі спараджалі пэўныя праблемы, але таксама яшчэ не палітызаваліся. Пытанне пра вызваленне сялян, якое набыло выразна палітычны характар у параўнальна шырокіх грамадскіх дыскусіях другой паловы 1850-х г., у 1815-1830 г. уяўлялася часткова як эканамічная праблема, а часткова — як неаб-ходнасць надання „правоў чалавека” прыгонным (адсюль, паміж іншым, і ўпэўненасць у справядлівасці вызвалення сялян без зямлі). Тагачаснае адукаванае грамадства „палітычнымі” лічыла праблемы далучэння да Польшчы, пытанні свабоды друку і цэнзуры, а таксама рэформу „цывільнага” (грамадзянскага) права[91]. Прычым адносна свабодна на працягу ўсяго перыяду магло абмяркоўвацца толькі апошняе пытанне. Дзейнасць патаемных гурткоў і арганізацый як такая не ўплывала на палітычную сітуацыю на беларускіх землях. Аднак следчыя працэсы ў дачыненні да іх, ініцыяваныя М. Навасільцавым, і рэакцыя імперскай улады на еўрапейскія рэвалюцыйныя працэсы ўзмацнілі рэпрэсіўныя тэндэнцыі.

Разам з тым, у гэты час ішоў працэс пераразмеркавання тыпаў арыентацый індывідаў і груп адносна палітычнай сістэмы і ўласнай ролі ў гэтай сістэме — тыпаў палітычнай культуры, у выніку якога вызначальнымі сталі патрыярхальна-падданніцкія настроі і палітычны максімалізм („патрыярхальны ўдзел”). Культура палітычнага ўдзелу часоў Рэчы Паспалітай, калі на сойміках шляхта магла абараняць свае мясцовыя інтарэсы перад цэнтральнымі ўладамі і вызначала памеры добраахвотнага падаткаабкладання, а таксама праз сваіх прадстаўнікоў магла ўдзельнічаць у абранні караля і нават яму не падпарадкоўвацца, адышла ў мінулае[92]: з часоў падзелаў змянялася ўжо другое пакаленне. Менавіта ў кантэксце гэтых працэсаў ішло фармаванне інстытутаў палітычнай сістэмы, усталёўваліся ўзаемаадносіны і ўзаемасувязі паміж суб’ектамі і гэтымі інстытутамі на той геаграфічнай прасторы, якая прыкладна праз стагоддзе стала тэрыторыяй суверэннай беларускай дзяржавы.


[1] Bogue A. G., Clubb J. M., Flanigan W. H. The new political history //American Behavioral Sciences. 1977. № 2. P. 202.
[2] Vandermeer Ph. The new political history: progress and prospects // Computers and the Humanities. 1977. № 5. P. 265.
[3] Benson L. Toward the scientific study of history: selected essays. Philadelphia, 1972; Дэбаш Ш. Уводзіны ў палітыку. Мінск, 1996.
[4] Hays S. American political history as social analysis. Knoxville, 1980. P. 381, 384-388
[5] Hays S. Оp. cit. P. 88-91, 98.
[6] Дегтярёв А. А. Основы политической теории. Москва, 1998. С. 70.
[7] Андреев С. С. Политическое время и политическое пространство // Социально-политический журнал. 1993. № 3. С. 29.
[8] Манжосов А. А. Политическая ситуация как объект политологического исследования: теоретические и прикладные аспекты: Дис.… канд. полит. наук: 23.00.02. Москва, 2003. С. 6.
[9] Симонов К. В. Политический анализ [Электронны рэсурс] Москва, 2002. Рэжым доступу: http://sbiblio.com/biblio/archive/ politihteskiyanalis/default.aspx. Дата доступу: 20.11.2011.
[10] Тамсама.
[11] Напэўна, больш карэктна трэба было б гаварыць пра адсутнасць гістарычных прац, прысвечаных комплекснаму аналізу гэтага перыяду.
[12] Улада тут разумееца ў шырокім сэнсе як „здольнаць ці магчымасць ажыццяўляць жаданае ўздзеянне на паводзіны аб’екта” (Коваль Б. И. Ильин М. В. Власть versus политика // Полис. 1991. № 5. С. 157).
[13] Дзюрасэль Ж.-Б. Еўропа з 1815 года да нашых дзён. Мінск, 1996. С. 102-103.
[14] Mościcki H. Projekt połączenia Litwy z Królestwem Polskim w okresie 1813-1830. Warszawа, 1921. S. 14.
[15] Тамсама. S. 112-113.
[16] Кодан С. В. Юридическая политика Российского государства (1800-1850-е г.): Дис.… д-ра юрид. наук: 12.00.01 [Электронны рэсурс]. Екатеринбург, 2004. Рэжым доступу: http://www. dissercat.com/content/yuridicheskaya-politika-rossiiskogo-gosudarstva-1800-1850-e-gg. Дата доступу: 20.11.2011; Раскин Д. И. Система институтов российской имперской государственности конца XVIII — начала XX вв. Автореф.дис. … докт. ист. наук: 12.00.01 [Электронны рэсурс]. С.-Петербург, 2006. Рэжым доступу: http ://www.dissercat.com/content/siste-ma-institutov-rossiiskoi-imperskoi-gosudarstvennosti-kon-xviii-nach-xx-vv-. Дата доступу: 20.11.2011.
[17] Историчекие сведения о цензуре в Росии. С.-Петербург, 1862. С. 19, 20, 33.
[18] Кузнецова А. В. Создание Белорусского учебного округа // Працы гістарычнага факультэта БДУ: навук. зб. Вып. 2 / рэдкал. У. К. Коршук (адк. рэд.) і інш. Мінск, 2007. С. 136.
[19] Тамсама.
[20] Mościcki H. Op. cit. S. 10.
[21] Падрабязна пра гэта гл.: Chmielowski P. Liberalizm i obskurantyzm na Litwie i Rusi (1815—1823). Warszawa, 1898.
[22] Wiadomości Brukowe: wybór artykułów; wybrał i opracował ^dzisław Skwarczyński. Wrocław, 1962. S. XX.
[23] Тут важна мець на ўвазе, што тэрыторыя Віленскай навучальнай акругі не супадала з тэрыторыяй Віленскай губерні.
[24] Рапорт сенатора Новосильцова Его Императорскому Высочеству Государю Цесаревичу и великому князю Константину Павловичу // К истории тайных обществ и кружков среди литовско-польской молодёжи. 1819—1823. Варшава, 1898. С. 70-71.
[25] Середонин С. М. К 100-летию Комитета Министров. Т. 1. С.-Петербург, 1902. С. 268.
[26] Тамсама.
[27] Moscicki H. Op. cit. S. 14, 15.
[28] Тамсама. S. 13.
[29] Тамсама. S. 14, 15.
[30] Тамсама. S. 13.
[31] Бобровский П. О. Русская греко-униатская церковь в царствование императора Александра І. С.-Петербург, 1890. С. 204—205. Падрабязна пра гэта гл.: Терешкович П. В. Этническая история Беларуси ХІХ — начала ХХ в. контексте Центрально-Восточной Европы. Минск, 2004. С. 68—69.
[32] Шолкович С. В. О тайных обществах в учебных заведениях Северо-Западного края при князе Адаме Чарторыйском // Заря. 1871. № 5. С. 65.
[33] Краткий обзор общественного мнения в 1827 г. // Красный архив. 1929. Т. 36. С. 156.
[34] Паліцыя пры гэтым разумелася як усеагульная форма дзяржаўнага рэгулявання ўсіх аспектаў чалавечага жыцця. Напрыклад, у паліцэйскіх статутах, якімі карысталіся дзяржаўныя чыноўнікі Францыі з пачатку XVIII ст., у сферу задач паліцыі ўваходзілі пытанні рэлігіі, маральнасці, здароўя, харчавання, кантролю за станам дарог, апекавання навукамі, гандлем, заводамі, работнымі людзьмі, беднякамі (Фуко М. Власть и тело // Интеллектуалы и власть: Избранные политические выступления и интервью. Москва, 2002. С. 374.). Больш за тое, „навука паліцыі” выкладалася ў гэты час як спецыяльная дысцыпліна. „Мастацтва кіравання” (Polizeiwissenshaft) вывучалася ў нямецкіх універсітэтах і ўключала такія тэмы, як тэрыторыя дзяржавы і яе насельніцтва (колькасць, рост, здароўе, смяротнасць, перамяшчэнне), маёмасць і эканамічная актыўнасць, паводзіны (прафесійныя здольнасці, павага да законаў). Пры гэтым адзначалася розніца паміж палітыкай і паліцыяй. Пад палітыкай разумелася прымяненне закона супраць унутраных ворагаў дзяржавы, а арміі — супраць знешніх ворагаў. Паняцце „паліцыя” тычылася рэгламентацыі і ўладкавання жыцця і паводзінаў насельніцтва дзяржавы (індывідаў) у інтарэсах агульнага, г. зн. дзяржаўнага дабра (Михель Д. Власть, управление, население: возможная археология со циальной политики Мишеля Фуко // Журнал исследований социальной политики. 2003. № 1. С. 99).
[35] Шильдер Н. К. Император Александр Первый. Его жизнь и царствование. С.-Петербург, 1897. Т. 2. С. 362.
[36] Середонин С. М. Op. cit. С. 177, 178, 182.
[37] Тамсама. 195-196.
[38] Тамсама. С. 246.
[39] Михель Д. Op. cit. С. 93-94.
[40] Тамсама. С. 97.
[41] Михель Д. Op. cit. C. 97-100.
[42] Камералістыка — спецыяльны цыкл адміністрацыйных і эканамічных дысцыплін, які выкладаўся ў еўрапейскіх універсітэтах, а з другой паловы ХІХ ст. — ва ўніверсітэтах Расійскай  імперыі;  прызначаўся  для падрыхтоўкі чыноўнікаў і кіраўнікоў буйных прыватных гаспадарак і ўключаў эканамічныя навукі (горная справа, лясная і сельская гаспадарка), геаграфічныя і іншыя звесткі.
[43] Самусік А. Ф. Становішча адукацыйнай справы на беларускіх землях у канцы XVIII — пачатку XIX ст. // Весці БДПУ. 2007. № 3. С. 4.
[44] Філатава А. М. Нацыянальнае пытанне і палітыка царскага ўраду ў Беларусі (канец XVIII — першая палова ХIХ ст. [Электронны рэсурс] // БГА. 2000. Т. 7. Сш. 1. Рэжым доступу: http://www.belhistory. eu/alena-filatava-nacyyanalnae- pytanne-i-palityka-carskaga-ŭradu-ŭ-belarusi-kanec-xviii-pershaya-palova-xix-st/. Дата доступу: 10.11.2011.
[45] Тамсама.
[46] Переписка с МВД, Гродненской врачебной управой и другими учреждениями о раздаче воспитанников Гродненского приказа общественного призрения на воспитание жителям городов и деревень ввиду отсутствия здания и плохого питания. 1825—1829 г. Цыт. па: Соркіна І. Адукацыя ў Гродне ў першай палове ХІХ ст. па матэрыялам фонда Канцылярыі Гродзенскага губернатара [Электронны рэсурс] //Гарадзенскі палімпсест. 2009. Дзяржаўныя ўстановы і палітычнае жыццё. ХV— ХХ ст. Гародня, 2009. Рэжым доступу: http://tinyurl. com/7mt3ptn. Дата доступу: 20.11.2011.
[47] Філатава А. Op. cit.
[48] Падрабязна пра гэтыя працэсы гл.: Філатава А. М. Саслоўная палітыка царскага ўраду ў Беларусі 1772—1860 // Гістарычны альманах. 2002. Т. 6. С. 56-84.
[49] Указ 8 июня 1826 г. О времени, с которого должны быть вводимы в оклад люди, неправильно причислившиеся к чиншевой шляхте // Полное собрание законов Российской империи. Собр. 2. Т. 1. № 397.
[50] Указ 6 февраля 1828 г. О дворянских свидетельствах и документах, представляемых от недорослей из дворян и других свободного состояния людей, при определении их в военную службу // Полное собрание законов Российской империи. Собр. 2. T. 3. № 1773; Указ 12 февраля 1828 г. Об учреждении при Сенате комитета, для начертания правил о том, каким образом удобнее произвести ревизию действий дворянских собраний и положительно определить настоящие дворянские роды // Полное собрание законов Российской империи. Собр. 2. Т. 3. № 1806.
[51] Указ 22 июня 1829 г. Об учреждении комиссии для составления положения о шляхте, находящейся в присоединённых от Польши губерниях // Полное собрание законов Российской империи. Собр. 2. Т. 4. № 2948.
[52] Сборник исторических материалов, извлеченных из Архива Собственной Е. И. В. канцелярии. С.-Петербург, 1890. Вып. 5. С. 270.
[53] Семевский В. И. Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX в. С.-Петербург, 1888. Т. 1. С. 465-466.
[54] Полное собрание законов Российской империи. Собр. 1. Т. 31. № 24525; Т. 35. № 27316; Філатава А. М. Саслоўная палітыка царскага ўраду ў Беларусі 1772—1860 // Гістарычны альманах. 2002. Т. 6. С. 81.
[55] Гісторыя Беларусі. Т. 4: Беларусь у складзе Расійскай імперыі (канец XVIII — пачатак XX ст.). Мінск, 2005. С. 125.
[56] Филатова Е. Н. Конфессиональная политика царского правительства в Беларуси 1772-1860. Минск, 2006. С. 178-179; Ганчарук І. Становішча і арганізацыйная структура рымска-каталіцкага касцёла на Беларускіх землях у складзе Расійскай імперыі (1772—1830 г.) // Гістарычны альманах. 2002. Т. 6. С. 97-116.
[57] Филатова Е. Н. Op. cit. С. 178.
[58] Филатова Е. Н, Яновская В. В. Изменение статуса и укрепление православной церкви в Беларуси (конец XVIII — начало XX в.) // Актуальныя праблемы гісторыі Беларусі: стан, здабыткі і супярэчнасці, перспектывы развіцця: Матэрыялы рэспуб. навук. канф. Ч. 2. Гродна, 2003. С. 9.
[59] Лиценбергер О. А. Римско-католическая церковь в России: история и правовое положение. Саратов, 2001. С. 77—78.
[60] Белецкий А. Исторический обзор деятельности Виленского учебного округа в первый период его существования 1803-1832. Отдел Учебные заведения Витебской и Могилевской губерний. Вильна, 1908. С. 25.
[61] Кузнецова А. В. Op. cit. С. 137.
[62] Тамсама.
[63] Умецкая Е. С. Книгопечатание Белоруссии в первой трети XIX в. (1801-1832). Минск, 1977. С. 118; Кузняева С. А. Русская книга в Белоруссии конца XVIII — середины ХІХ в. // Книга в Белоруссии. Книговедение, источники, библиография. Минск, 1983. С. 7.
[64] Коряков Ю. Б. Языковая ситуация в Белоруссии и типология языковых ситуаций [Электронны рэсурс]. Рэжым доступу: http://lingvarium.org/linggeo/belarus/belorus.pdf. Дата доступу: 20.11.2011.
[65] Ревизия пpофессоpом Сенковским Белоpусских училищ в 1826 году // Жуpнaл Министеpствa Нapодного Пpосвещения. 1872. № 5. С. 72-76; Самусік А. Ф. Становішча адукацыйнай справы на беларускіх землях у канцы XVIII — пачатку XIX ст. // Весці БДПУ. 2007. № 3. С. 3-7; Белецкий А. Исторический обзор деятельности Виленского учебного округа в первый период его существования 1803—1832. Отдел Учебные заведения Витебской и Могилевской губерний. Вильна, 1908; Кузнецова А. В. Op. cit. С. 135—139; Куль-Сяльверстава С. Я. Беларусь на мяжы стагоддзяў і культур. Фарміраванне культуры Новага часу на беларускіх землях (другая палова XVIII ст. — 1820-я гады). Мінск, 2000.
[66] Михель Д. Op. cit. С. 93.
[67] Игнатов В. Г. История государственного управления России [Электронны рэсурс] 2002. Рэжым доступу: http://sbiblio.com/ biblio/archive/istorijagosudarstvennogoupravlenijarossii/08. aspx#ftn23. Дата доступу: 20.11.2011.
[68] Кропотов Д. А. Жизнь графа М. Н. Муравьева в связи с событиями его времени. С.-Петербург, 1874. С. 249.
[69] Куль-Сяльверстава С. Расейская цэнзура ў Беларусі. 1795-1830 // Гістарычны альманах. 2002. Т. 6. С. 52.
[70] Куль-Сяльвестрава С. Расейская цэнзура ў Беларусі. 1795— 1830. С. 52-53.
[71] Сборник постановлений и распоряжений по цензуре с 1820 по 1862 год. С.-Петербург, 1862. С. 123.
[72] Beauvois D. Szkolnictwo polskie na ziemiach litewsko-ruskih. T. 1. Rzym — Lublin, 1991. S. 173.
[73] Сборник постановлений и распоряжений по цензуре. С. 128.
[74] Тамсама. С. 165-174.
[75] Куль-Сяльвестрава С. Op. cit. С. 54; Beauvois D. Op. cit. S. 175.
[76] Сборник постановлений и распоряжений по цензуре. С. 311— 409.
[77] Wiadomości Brukowe: wybór artykułów; wybrał i opracował Z. Skwarczyński. Wrocław, 1962. S. LII.
[78] Тамсама; Токць С. Шляхецкае самакіраванне ў Гродзенскай губерні (пачатак ХІХ ст. — 60-я гады ХІХ ст.) // Białoruskie Zeszyty Historyszne. 1997. № 1. S. 9.
[79] Хабермас Ю. Что такое „политическое”. Рациональный смысл сомнительного наследия политической теологии [Электронны рэсурс] // Русский журнал. 24.08.11. Рэжым доступу: http://russ.ru/Mirovaya-povestka/CHto-takoe-politicheskoe. Дата доступу: 21.11.2011.
[80] Середонин С. М. Op. cit. С. 268.
[81] Mościcki H. Op. cit. S. 28.
[82] Тамсама. S. 30-31.
[83] Тамсама. S. 33-34.
[84] Тамсама.
[85] Адразу пасля абвяшчэння ў сярэдзіне лістапада 1830 г. незалежнасці Бельгіі Мікалай І аддаў загад пра прывядзенне ў баявую гатоўнасць войскаў, якія знаходзіліся ў заходніх губернях і ў Польшчы; Прусія засяродзіла свае сі-лы ўздоўж Рэйна, Аўстрыя — у межах Швейцарыі і Італіі. Пытанне пачатку вайны было, па сутнасці, вырашана. Паўстанне, якое пачалося ў Варшаве ў канцы лістапада 1830 г., змяніла планы Пецярбурга, прымусіла расійскі ўрад, а з ім — Прусію і Аўстрыю засяродзіць свае высілкі на яго падаўленні, а небяспека ўвядзення войскаў на тэрыторыю Бельгіі была адхіленая.
[86] Сакалова М. А. Масонства як сацыяльна-культурная прак тыка XVIII—XIX ст. // Вольныя муляры ў беларускай гісторыі: канец ХVІІІ — пачатак ХХ ст. Вільня, 2005. С. 27-37.
[87] Записка графа Иоанна Каподистриа о его служебной деятельности // Сборник русского исторического общества. Т. 3. С.-Петербург, 1868. С. 250-251.
[88] Barczewska-Krupa А. Generacja powstańcza 1830-1831: o przemianach w świadomości Polaków XIX wieku. Łódź, 1985. S. 81-82.
[89] Тамсама. S. 78-81.
[90] Алмонд Г., Верба С. Гражданская культура и стабильная демократия // Политические исследования. 1992. № 4. C. 29.
[91] Wiadomości Brukowe: wybór artykułów. S. LII.
[92] Філатава А. М. Салоўная палітыка царскага ўраду ў Беларусі 1772-1860 г. С. 58.

Наверх

Галіна Туміловіч. Расійскі царызм і шляхта Беларусі (1795 – 1863). Праверка на „высакароднасць”

16 снежня, 2010 |


Ключавым момантам у праблемным полі вышэйшая ўлада і прывілеяванае саслоўе на беларускіх землях (што справядліва таксама для Літвы і Правабярэжнай Украіны)[1] з’яўляюцца адносіны царызму да дробнай шляхты, якая складала тут пераважную большасць згаданага стану (на канец XVIII ст. каля 95%)[2]. Гэтая палітыка ўвасобілася ў так званым разборы шляхты. Вiдавочнасць гэтай высновы прызнаецца айчыннымi гiсторыкамi. Разам з тым, у спецыяльных даследаваннях да нядаўняга часу дадзеная праблематыка ў беларускай гістарычнай літаратуры была прадстаўлена лiтаральна лiчанымi працамi. Апошняе тычыцца адлюстравання як праблемы „разбору” шляхты, так і ў цэлым праблемы палітыкі Расійскай дзяржавы ў дачыненні да ўсяго дваранскага саслоўя ў названы перыяд[3].

Разам з тым беларускія даследчыкі прызнаюць, што гэтая палітыка не была адназначнай і просталінейнай. Прынята вылучаць два асноўныя этапы ў „разборы” шляхты: да і пасля 1830–1831 г. Прычым сам тэрмін „разбор” сустракаецца ў большасці выпадкаў у дачыненні да другога этапу правядзення мерапрыемстваў, накіраваных на праверку правоў шляхты на прыналежнасць да вышэйшага саслоўя. У дакументах жа выраз „разбор шляхты” выкарыстоўваецца ўжо з канца XVIII ст.[4].

Царызм сутыкнуўся са шматлікай і рознай па маёмасным стане вялікай колькасцю вышэйшага саслоўя[5] — шляхтай, якая жыла на тэрыторыі Беларусі.

Аднак з юрыдычнага пункту погляду ўсе члены дваранскага саслоўя былі раўнапраўныя, таму фактычна першыя расійскія законапалажэнні распаўсюджваліся ХІХ ст. У сувязі з гэтым заслугоўвае вялікай увагі першая ў гістарыяграфіі праца (аўтар — польская даследчыца І. Сікорска-Кулеша), цалкам прысвечаная працэсу выключэння дробнай шляхты з прывілеяванага саслоўя. Асабліва трэба адзначыць працы І. Рыхлікавай, дзе аўтар, на нашу думку, слушна паказвае працэс дэкласацыі дробнай шляхты ў перыяд паміж паўстаннямі (1931–1983) як фрагмент доўгага працэсу дэградацыі дробнай шляхты, што адбываўся з часоў першага падзелу Рэчы Паспалітай.

на саслоўе ў цэлым. Адзіным абмежаваннем у гэты перыяд было пазбаўленне права прапінацыі (свабоды вінакурэння) для ваколічнай шляхты.

Указы ад 13 красавіка 1793 г.[6], 3 траўня і 14 снежня 1795 г.[7], 9 красавіка 1800 г.[8] пацвярджалі, што ўсе палажэнні „Дараванай дваранству граматы” (1785) пра розныя роды дваранскага саслоўя, а таксама пра спосабы яго набыцця і яго доказы распаўсюджваюцца ў роўнай ступені і на заходнія губерні.

Разам з тым ужо на дадзеным этапе ўлады пачалі рабіць крокі па „ўпарадкаванні” саслоўя на месцах. Так, яшчэ згодна з дакладной запіскай першага для беларускіх земляў генерал-губернатара З. Г. Чарнышова ад 13 верасня 1772 г. шляхта ўсходняй Беларусі павінна была падаць у губернскія канцылярыі спісы і дакументы, якія пацвярджалі б дваранства[9].

Такім чынам, беларускі шляхціч прызнаваўся расійскім дваранінам пры наяўнасці дакумента, які пацвярджаў шляхецтва. Іншымі словамі, без санкцыі расійскіх улад ніхто не меў права лічыць сябе дваранінам.

У адным з пунктаў указа ад 3 траўня 1795 г. было патрабаванне аб прад’яўленні доказаў дваранам, „которые временно имеют владение по надаче, закладах и арендах, равномерно как и всем по договорам на землях помещичьих или казенных живущих”[10].

Менавіта гэты ўказ стаў асновай для пастановы Сената ад 17 жніўня 1800 г., па якой для шляхты Кіеўскай, Мінскай, Валынскай, Падольскай, Беларускай, Літоўскай і Курляндскай губерняў у колькасці 218 025 асоб мужчынскага полу быў прызначаны для „отыскания на дво рянство” двухгадовы тэрмін з 1 студзеня 1801 г.[11]. Быў вызначаны і парадак падачы шляхцічамі сваіх дакументаў: папярэдне яны зацвярджаліся дваранскімі дэпутацкімі cходамі, потым — для прыняцця канчатковага рашэння — прыходзілі ў Герольдыю. Яшчэ раней, паводле ўсё таго ж указа ад 3 траўня 1795 г., губернскім маршалкам (предводителям) дваранства даручалася пачаць разам з дэпутатамі дваранскіх сходаў разбор доказаў і складанне на месцах у двухгадовы тэрмін дваранскай радаводнай кнігі. Для беларускіх губерняў гэтае распараджэнне прыйшло ад генерал-губернатара Т. І. Туталміна 31 кастрычніка 1795 г.[12].

Адзначым, што ўказ ад 3 траўня 1795 г. заставаўся галоўным у справе „разбору” на працягу ўсяго першага дзесяцігоддзя ХІХ ст.

Ці прасочваецца ўжо на гэтым, пачатковым, этапе палітыкі, накіраванай на „упорядочение” шляхты, імкненне да скарачэння яе колькасці? Безумоўна, так. Само патрабаванне на пацвярджэнне доказаў сведчыць пра гэта. Многія шляхцічы або не мелі дакументаў, якія пацвярджалі іх паходжанне, або з-за беднасці часта не мелі сродкаў, каб адшукаць дакументы ў архівах. Не заўсёды яны мелі нават пярсцёнак з фамільным (родавым) гербам, пра які Д. Бавуа гаворыць як пра часта адзінае сведчанне ўшанавання іх продкаў[13]. Адзначым, што зваротным бокам працэсу „отыскания дворянских прав” было наладжванне выпуску фальшывых дакументаў. Не маючы дакументальных крыніц для таго, каб меркаваць пра сацыяльную прыналежнасць уладальнікаў фальшывых пасведчанняў аб дваранстве, можна дапусціць, што сярод іх былі прадстаўнікі розных груп насельніцтва, якія валодалі неабходнымі грашовымі сродкамі для набыцця такіх дакументаў.

Пра імкненне да скарачэння саслоўя сведчыць і ўказ Кацярыны ІІ аб перасяленні чыншавай шляхты на дзяржаўныя землі Таўрычаскай і Кацярынаслаўскай губерняў (у Крым і на Паўночны Каўказ)[14]. Ён не быў выкананы толькі з-за негатыўнага стаўлення да гэтай акцыі пераемніка Кацярыны ІІ — імператара Паўла І, які адмяніў яго дзеянне ў 1797, наступным пасля прыняцця, годзе[15].

Але самае красамоўнае сведчанне імкнення да змяншэння колькасці шляхты, як і самы відавочны вынік правядзення такой палітыкі, — дадзеныя пра колькасць саслоўя за 1796 г.

Па нашых падліках, у выніку V (першай для гэтых тэрыторый) рэвізіі колькасць шляхты ў Беларусі склала 68 775 асоб мужчынскага полу[16]. Супаставіўшы атрыманыя дадзеныя з колькасцю ўсяго насельніцтва беларускіх губерняў, убачым, што ўдзельная вага шляхты складала толькі 5%.

Безумоўна, тут ідзе гаворка пра яў ны недаўлік вышэйшага саслоўя. На наш погляд, у аснове гэтага ля жыць, апрача патрабавання на падачу дакументаў, такі аспект, як нежаданне шляхты быць палічанай і імкненне пазбегнуць рэвізіі. Вядома, што па гэтай рэвізіі дваран, якія мелі прыгонных, увогуле не лічылі[17]. Дробная шляхта ў сувязі з гэтым баялася, што ўсе падлічаныя павінны будуць плаціць падаткі, г. зн. будуць упісаны ў падатковыя саслоўі. Такія засцярогі падтрымліваў і характар некаторых указаў, якія спа раджалі чуткі пра абкладанні падаткамі „чиншевой, околич ной и другой шляхты”[18]. Пэўную негатыўную ролю ў падліку колькасці шляхцічаў выконвала і неадпрацаваная сістэма ўліку. Прычым апошні фактар нельга не браць пад увагу, калі размова ідзе, у прыватнасці, пра Беларусь, дзе шляхта сотнямі знікала з якога-небудзь павета, а потым узнікала ў іншым.

Выразны недаўлік колькасці дваранскага саслоўя за кошт дробнай шляхты — так быў пазначаны пачатак „разбирательства с дворянством” у „приобретенных от Польши” (як яны тады называліся) губернях.

Але сам „разбор” не вызначаўся ні хуткасцю, ні энергічнасцю мерапрыемстваў.

Паводле пастановы 17 жніўня 1800 г. указ выйшаў 25 верасня[19], потым на працягу месяца ішлі рапарты з месцаў пра яго атрыманне[20], услед за імі — прашэнні аб прадаўжэнні тэрміну на падачу доказаў[21]. У адказ выйшаў указ, які вызначаў новы тэрмін — да 1 студзеня 1804 г.[22]. Гэты ж указ абавязваў падаць у Сенат звесткі пра колькасць доказаў, якія прыйшлі ў дваранскія сходы за двухгадовы тэрмін.

Найбольш падрабязныя звесткі былі атрыманыя з Мінскай і Віцебскай губерняў. Так, па Віцебскай губерні за 1801–1802 г. у дваранскую камісію на разгляд прыйшло: а) сярод тых, што валодаюць уласнай зямлёй без сялян — 45 заяў; б) тых, што трымаюць зямлю на арэндзе, закладзе, не маюць нерухомай маёмасці — 258; в) тых, што знаходзяцца ў пагалоўным акладзе (г. зн. плацяць падатак з душы), але даказваюць сваё шляхецтва — 125. Усяго — 428, з якіх „решено” было толькі 64, астатнія 364 засталіся без разгляду[23].

Па Мінскай губерні былі атрыманыя звесткі толькі ў дачыненні да чыншавай шляхты, але яны адлюстроўваюць даволі хуткі тэмп праверкі іх да кументаў: з пададзеных 1997 прозвішчаў у дваранстве было прызнана 1241, прызнаны недастатковымі доказы 393 прозвішчаў, зусім не разгледжанымі засталіся доказы 225 прозвішчаў[24].

З астатніх губерняў (Магілёўскай, Віленскай і Гродзенскай) звестак увогуле не было. Адначасова з Віленскай і Гродзенскай губерняў у гэты перыяд ішло шмат скаргаў на злоўжыванні службовых асоб. Так, з данясенняў афіцыйных асоб і асобных шляхцічаў вынікала, што сакратар камісіі па разглядзе спраў пра шляхецтва Тадэвуш Кукевіч „по своему усмотрению выдавал свидетельства”, потым жа, „забрав книги о выводящихся в дворянство”, выехаў у Санкт-Пецярбург[25], а віленскі губернскі маршалак дваранства Бржастоўскі „не только не выполнял возложенных на него обязанностей, но и укрывал у себя дела, касающиеся чиншевой шляхты Гродненской губернии”[26]. Дзеянне камісіі, што займалася ў гэтых губернях разборам дакументаў на шляхецтва, было прыпынена распараджэннем ад 20 лістапада 1803 г.[27]. Па справе Кукевіча Галоўны суд вынес рашэнне „разобраться на месте”, дзе праблема, аднак, не вырашалася „из-за недостаточности улик”[28].

Варта адзначыць, што ў цэлым для першага перыяду „разбору” (да 30-х г. ХІХ ст.) была характэрна, побач з марудным ходам разбіральніцтва, няўзгодненасць у дзеяннях цэнтральнай і мясцовых улад, што ўзмацнялася злоўжываннямі чыноўнікаў на месцах. Урад не прымаў якіх-небудзь мераў па нармалізацыі працэсу праверкі дакументаў і пакаранні вінаватых службовых асоб. Магчыма, што часам гэта было выгадна ўраду, але не выключана, што працэс быў пушчаны на самацёк. Інакш чым растлумачыць тую відавочную маруднасць, з якой ён адбываўся?

Адзінае, што рабілі ўлады — працягвалі тэрмін разгляду доказаў „бывшей шляхты” на дваранства.

Як вынікае з рапартаў мінскага і віленскага губернатараў, 28 ліпеня 1804 г. тэрмін падачы дакументаў быў прадоўжаны да 1 студзеня 1806 г.[29]. Фармальнай асновай для гэтага стаў довад, які часта су стракаўся ў данясеннях з месцаў: „местонахождение оных [г. зн. дакументаў] за границей”[30]. Адначасова патра бавалася падаць звесткі пра тых, чые дакументы знаходзяцца „в заграничных местах”. Такія звесткі прыйшлі толькі з Віцебскай і Ма гі лёўскай губерняў. Здзіўляюць лічбавыя паказчыкі: па Віцебскай губерні называюцца толькі 4 прозвішчы — Барташэўскія, Гінкі, Глінкі і Талкоўскія[31]; у магілёўскім дваранскім сходзе ўвогуле не знайшлося ніводнай справы пра шляхцічаў, чые дакументы знаходзяцца „в заграничных местах”[32]. Хаця гэтыя лічбы не выклікаюць вялікіх сумненняў (якія там „заграничные места” для дробнай шляхты ўсходняй Беларусі, якая з 1772 г. адышла да Расіі?). Кур’ёз у тым, што гэты довад стаў падставай для ўказа. З трох астатніх губерняў ніякіх канкрэтных лічбаў не атрымалі.

У справах канца XVIII — пачатку ХІХ ст. сярод прычын маруднасці разгляду дакументаў на шляхецтва, апрача згаданых — „недобросовестное отношение должностных лиц” і „нахождение оных за границей” — называюцца таксама „трудности предшествующего периода — внутренние мятежи, пожары и т. п.”[33].

Намнога радзей сустракаюцца спасылкі на беднасць шляхты, многія прадстаўнікi якой проста не маглi несцi высокiя грашовыя выдаткi, звязаныя з праверкай[34]. Некаторыя шляхцічы не маглі нават заплаціць за гербавую паперу, на якой неабходна было падаваць „переводы с документов”[35].

Але менавіта гэтая прычына — беднасць шляхты — да 1808 г. трапіла ў поле зроку ўлад. Гэта адлюстравалася ва ўказе ад 6 сакавіка, па якім шляхта вызвалялася ад гербавага збору. У ім агаворвалася таксама, што шляхцічы, якія даказваюць сваё паходжанне, не павінны плаціць падаткі (але дзеянне апошняга пункта не распаўсюджвалася на чыншавую шляхту Віцебскай і Магілёўскай губерняў. — Г. Т.). Гэтым жа ўказам тэрмін на падачу дакументаў на шляхецтва (папярэдні заканчваўся 1 студзеня 1808 г.) працягваўся на няпэўны час — „до дальнейшего впредь распоряжения”[36]. Іншымі словамі, разбор шляхты надоўга адкладваўся.

Што ж было зроблена ў справе „разбору” на працягу наступных больш чым 20 гадоў — да пачатку 30-х г. ХІХ ст.?

На гэтым этапе рабіліся некаторыя спробы актывізаваць працэс разгляду правоў шляхты ў заходніх губернях. На наш погляд, да гэтага падштурхнулі вынікі VI рэвізіі (1811 г.), паводле якiх ва ўсіх губернях на ліч-валася каля 200 тыс. шляхцічаў (без уліку іх сем’яў)[37], на беларускіх землях — каля 80 тыс.[38]. Такім чынам, коль касць беларускай шляхты тут не зменшылася, але — або засталася на тым самым узроўні, або нават павялічылася[39].

Безумоўна, такая канстатацыя не магла не выклікаць калі не хваляванне, то незадавальненне расійскіх улад. У гэты час рэзкай перамены ў самой палітыцы царызму не назіралася, але рабіліся спробы зрабіць больш жорсткімі ўмовы „разбору”. Услед за вынікамі VI рэвізіі выйшлі законапалажэнні ад 29 сакавіка 1812 г. (аб прызнанні шляхецтва толькі за тымі, чые продкі „были утверждены в этом звании”[40]) і ад 4 лютага 1813 г. (аб прызнанні ў якасці неаспрэчных, неабвержных доказаў толькі тых, якія змяшчаліся ў 92-м артыкуле „Дараванай дваранству граматы”[41]). У сувязі з гэтым цікавасць выклiкае адзін момант. Так, сярод пералічаных у „Дараванай грамаце” ў 13 пунктах доказаў фігуруе і такі, як „свидетельство со стороны 12 несомненных дворян о действительно благородном происхождении семьи доказывающего свое шляхетство”[42]. Але ў адным рапарце з Магілёўскай губерні, які адносіцца да 1805 г., чытаем: „…фамилии многих шляхтичей подтверждаются только свидетельством 12 дворян, что было предписано Сенатом, как недостаточное доказательство, принимаемое в расчет лишь в подкрепление других доказательств”[43]. Тое, што для „сынов Отечества” прызнаецца як неаспрэчны доказ, для шляхціча з „приобретенных от Польши” губерняў расійскаму ўраду бачыцца недастатковым! Забягаючы наперад, адзначым, што рашэннем Сената ад 24 траўня 1818 г. прызнавалася несапраўдным прызнанне ў дваранстве толькі па адных метрычных пасведчаннях[44]. Т. Корзан і М. Бярнацкая звязваюць гэтае распараджэнне з наступным значным змяншэннем колькасці шляхецкага саслоўя ва ўсіх заходніх губернях. Папярэдняе значнае скарачэнне колькасці шляхты Т. Корзан ад-носіць якраз да перыяду з 1811 да 1816 г.[45].

У тэкстах названых указаў за 1812 і 1813 г. былі абвешчаны і катэгорыі асоб, якія без усялякіх падстаў „выдавали себя за шляхтичей”. Сярод іх былі, у прыватнасці, названыя: „мещане Литовской губернии (маецца на ўвазе Літоўскае генерал-губернатарства, г. зн. Віленская, Гродзенская і Мінская губерні. — Г. Т.), владеющие польским языком и подобно шляхте называющиеся”, „выходцы галицийские и княжества Варшавского и разные иностранцы”, „дворовые из крестьян, бывшие в услугах при господских домах и приучившиеся к польскому языку” і інш.[46].

Калі мы гаворым пра актывізацыю працэсу „разбору” шляхты пасля 1811 г. і бачым у гэтым непасрэдную рэакцыю расійскага самаўладдзя на „неутешительную” карціну колькасці саслоўя, то не можам не закрануць прычын правядзення такой палітыкі ў цэлым.

Даследчыкі па-рознаму вызначаюць гэтыя прычыны. Так, І. Сікорска-Кулеша звязвае „разбор” з палітычнай пазіцыяй шляхты, якая ўяўлялася як пагроза пастаяннага бунту. У аснове ўрадавага курсу аўтар бачыць, такім чынам, імкненне спыніць „бунт” і паслабіць польскі ўплыў у рэгіёне[47]. Д. Бавуа зыходзіць з таго, што ў сацыяльнай структуры расійскага грамадства, якое прызнавала падзел толькі на сялян, дваран і мяшчан, „дробная шляхта была анамаліяй”, яе грамадскі статус у Расіі выглядаў „анахранізмам”[48]. Іншымі словамі, улады праводзілі тым самым палітыку сацыяльнай асіміляцыі. Не адмаўляе даследчык і пэўнай ролі фінансавых меркаванняў царызму: павелічэнне падаткаплацельшчыкаў у краіне за кошт пераводу дробнай шляхты ў падатковае саслоўе. Праўда, Д. Бавуа, калі гаворыць пра ўзмацненне жорсткасці ўрадавага курсу з 1831 г., лічыць, што не фінансы зрабіліся галоўнай прычынай акцыі. Параўнаць шляхціча з селянінам азначала б цалкам разбурыць, знішчыць культуру шляхты, яе tożsamość[49]. Менавіта такую мэту і паставіў перад сабой царызм.

Беларускі даследчык М. М. Улашчык падышоў да выяўлення прычын правядзення афіцыйнага курсу „разбору” шляхты, разглядаючы два аспекты: фіскальныя меркаванні ўлад і палітычныя матывы[50].

Безумоўна, што ні афіцыйныя ўлады, ні расійская грамадскасць не былі гатовыя бачыць у складзе расійскага дваранства ўсю тую шматлікую дробную шляхту, якую пазней імператар Мікалай І назаве „сбродом людей, который шатается без дела или находится в услужении”[51].

Не выклікае сумнення, што пры выяўленні прычын правядзення „разбору” шляхты варта ўлічваць усе адзначаныя аспекты. Але на розных этапах правядзення палітыкі, накіраванай на выключэнне дробнай шляхты са складу саслоўя, яны выяўляліся не ў аднолькавай ступені.

Пры Кацярыне ІІ (да 1796 г.) на першы план вы хо-дзілі, хутчэй, меркаванні фінансавага плана. Ва ўмовах, калі ў Расіі не толькі захоўвалася прыгонніцтва, але і назіралася імкненне да яго пашырэння, калі нават не ставілася пытанне пра рэформы, павелічэнне колькасці дробнай маламаёмаснай шляхты было „несогласно с общей пользой”[52]. Чыста палітычныя матывы тады наўрад ці праяўляліся, бо няма падстаў гаварыць пра апазіцыйнасць дробнай шляхты да ўлады ў тыя гады. Хоць, магчыма, гэтага ад яе і чакалі. Таксама няма падстаў гаварыць і пра рэакцыю царызму ў адказ на гэтую апазіцыйнасць.

Як відаць з перапіскі генерал-губернатара З. Чарнышова з грамадзянскім губернатарам М. Крачэтнікавым, у перыяд першага падзелу Рэчы Паспалітай улады турбаваліся за пазіцыі шматлікага дваранства краю[53]. Але першапачаткова ніякага палітычнага руху, варожага Расіі, на тэрыторыі гэтых губерняў не назіралася. Фактычна, за выключэннем некалькіх магнатаў, што займалі высокія дзяржаўныя пасады, і некаторых іншых прадстаўнікоў арыстакратычных родаў — сярод іх двое князёў Радзівілаў — віленскі ваявода і рэчыцкі ста-роста, літоўскі гетман граф Міхал Агінскі, канцлер князь Міхал Чартарыйскі, князі Любецкія, граф Пац і генерал Мнішак — на вернасць Кацярыне ІІ прысягнулі ўсе![54]

Меры, ужытыя супраць удзельнікаў паўстання 1794 г. пад кіраўніцтвам Т. Касцюшкі, таксама не даюць падстаў меркаваць пра варожасць расійскіх улад у дачыненні да дробнай шляхты55.

Такім чынам, з боку шляхты не было сур’ёзных праблем з прыняццем прысягі на вернасць расійскаму трону. Потым, у адпаведнасці з патрабаваннямі, шляхцічы пачалі доўгае, для многіх — на дзесяцігоддзі, „отыскание своих дворянских прав”. Дзіўна, але нават у канцы ХІХ ст. (!) сустракаецца афіцыйны тэрмін „недоказанный дворянин”. Такі статус меў, у прыватнасці, Дамінік Луцэвіч, бацька вядомага беларускага паэта Янкі Купалы (І. Д. Луцэвіча)[56].

Што ж да імкнення паслабіць „польский дух” краю, то нельга сцвярджаць, што ўжо на гэтым этапе праводзілася мэтанакіраваная і жорсткая палітыка „обрусения”. Хоць, безумоўна, нельга адмаўляць і прарасійскую накіраванасць палітыкі Кацярыны ІІ, якая адразу ж паставіла пы танне пра новы край як пра расійскі. Пра та кое яе стаўленне красамоўна сведчыць надпіс на медалях „Отторженная возвратить”[57].

Гаворачы ў цэлым аб прарасійскай накіраванасці палітыкі царызму ў Беларусі, варта памятаць, што, нягледзячы на асобы імператараў, якія змянялі адзін аднаго, і на змяненне афіцыйнага погляду на Беларусь то як на землі „приобретенные”, то як на „присоединенные”, то, нарэшце, як на „возвращенные от Польши”, ёсць адна асаблівасць, што аб’ядноўвае ўсіх прадстаўнікоў вярхоўнай улады — адчуванне свайго законнага панавання над названай тэрыторыяй. Хоць гэтая асаблівасць зусім не азначае, што барацьба з „духом края” заўсёды мела аднолькава яскравае праяўленне.

Першае дзесяцігоддзе ХІХ ст. не дазваляе меркаваць пра якія-небудзь прынцыповыя змены ў пазіцыі ўлад у дачыненні да дробнай шляхты. Актывізацыя дзеянняў царызму пачала праяўляцца пасля 1811 г., пасля атрымання зноў „неутешительных” дадзеных па колькасці шляхты ў заходніх губернях.

Але тут варта ўлічваць і ўплыў падзей вайны 1812 г. Царскі ўрад не забыўся пра гэтыя падзеі на тэрыторыі Беларусі і Літвы (прыгадаем хоць бы спробу аднаўлення Вялікага Княства Літоўскага!). Пасля ўсіх амністый і вяртання канфіскаваных земляў жыхарам гэтых губерняў — удзельнікам вайны супраць Расіі (канчатковы тэкст пра ўсеагульную і безумоўную амністыю быў апублікаваны ў жніўні 1814 г.[58]) — у палітыцы Аляксандра І у цэлым назіраецца перамена ў дачыненні да гэтых тэрыторый.

Пэўным чынам на гэта паўплываў і настрой расійскага грамадства. У лісце ад 13 студзеня 1813 г. да князя Адама Чартарыйскага Аляксандр І пісаў: „…не забывайте, что Литва, Подолия и Волынь рассматриваются как русские провинции, и никакая в мире логика не сможет убедить Россию видеть их под господством другого суверена…”[59]. З іншага боку, жыхары літоўскіх і беларускіх губерняў пасля вайны падпалі пад уціск з боку месных кіраўнікоў. Князь Адам Чартарыйскі, у сваю чаргу, паведамляў пра гэта расійскаму імператару: „…губернатар і ўсе прадстаўнікі ўлады лічаць, што яны прызначаны для таго, каб мучыць і прыніжаць жыхароў, ладзіць для іх пасткі… Ніхто не можа сказаць, што ён адчувае сябе ўпэўненым за сваю маёмасць, за сваё жыццё, за свой гонар…”[60].

Такі настрой сярод расійскага грамадства і афіцыйных улад ужо сведчыў пра імкненне змагацца з „духом” краю і закладваў пачатак той адназначна рэакцыйнай палітыкі ў дачыненні да дробнай шляхты Беларусі, якая выраз на выявілася ў гады кіравання наступнага расійскага цара — Мікалая І.

Невыпадкова ўказам ад 20 студзеня 1816 г. урад зноў зрабіў больш жорсткімі ўмовы „разбору”. Праўда, канчатковы тэрмін падачы дакументаў на шляхецтва не пераглядаўся. Застаўся правамоцным указ ад 6 сакавіка 1808 г., які вызначаў, як мы памятаем, няпэўны тэрмін на „отыскание” дваранскіх правоў. Паводле ўказа ад 20 студзеня 1816 г. шляхцічы ўсіх заходніх губерняў да дастатковага доказу свайго „благородства” падлягалі падаткаабкладанню; да канчатковай праверкі дакументаў яны не мелі права пераходзіць з месца на месца. „Разбор” шляхты ўскладаўся на камісіі, якія ствараліся для прыёму рэвізскіх дадзеных (г. зн. дадзеных пра колькасць), прычым іх трэба было параўноўваць са звесткамі па V рэвізіі і ўносіць у лік шляхты толькі тых, хто яшчэ ў 1795 г. быў запісаны ў складзе саслоўя[61].

Названы ўказ заставаўся галоўным у справе „разбору” шляхты аж да 30-х г. Якраз год выхаду гэтага ўказа — 1816 — І. Сікорска-Кулеша лічыць пачаткам працэсу дэкласацыі дробнай шляхты[62]. Згодна з падлікамі даследчыцы, у 1816 г. Сенат адхіліў амаль 1/3 усіх прашэнняў на пацверджанне дваранства, пададзеных з беларускіх і літоўскіх губерняў (33 958 з 95 011 у абсалютных ліках)[63]. Лічбы сапраўды ўражваюць, калі згадаць, што паводле дадзеных Т. Карзона за цэлае дваццацігоддзе (1810–1830) колькасць шляхты ва ўсіх заходніх губернях зменшылася на 60 000 чалавек[64].

Дадзеныя, якія прыводзіць І. Сікорска-Кулеша за 1816 г., — прамое следства дзеяння законаў апошніх гадоў (29 сакавіка 1812 г., 4 лютага 1813 г., 20 студзеня 1816 г.), яны сведчаць пра імкненне царызму ак ты-візаваць палітыку ў дачыненні да дробнай шляхты. Але заканадаўчыя меры і пастаянныя патрабаванні ад мяс цовых улад звестак пра колькасць шляхты не прынеслі на гэтым этапе чаканых вынікаў.

Як вынікае з данясенняў з губерняў, мясцовыя ўлады самі не мелі пэўных і дакладных звестак пра колькасць шляхты, што жыла ў губерні. Так, з ведамасцяў, пададзеных рэвізскай камісіяй пра ход „разбору” шляхты ў 1816 г. у Віцебскай губерні, даведваемся, што павятовыя маршалкі 6 паветаў (з 12!) заявілі, што з іх паветах „не имеется чиншевой шляхты”[65]. (Адзначым, што ў шэрагу паветаў указ ад 20 студзеня 1816 г. памылкова трактаваўся як закон, які тычыцца толькі чыншавай шляхты, — такая выснова была зроблена Сенатам66.) Магілёўскія губернскія ўлады да самага 1828 г. не падавалі „точных сведений о количестве шляхты”[67]. Не было такіх звестак і з астатніх беларускіх губерняў. Не вытрымлівалася і патрабаванне пра забарону пераходу шляхты з месца на месца да падачы дакументаў на шляхецтва. Толькі з аднаго павета (Барысаўскага Мінскай губерні) за 1826 г. прыйшлі звесткі пра тое, што „выбыли в разные и неизвестные места: из околичной шляхты — 20 фамилий; из чиншевой — 105 фамилий, из служащей в дворах — 90 фамилий и из беспоместной — 4. Всего за год выбыли шляхтичи 219 фамилий в количестве 489 лиц мужского пола” (г. зн. без уліку іх сем’яў)[68].

Такім чынам, „разбор” зацягваўся, адны распараджэнні змяняліся іншымі, ні адно з іх не вызначала канкрэтнага статусу шляхты, з месцаў працягвалі прыходзіць прапановы і „мнения”, якія разбіраліся ў Сенаце, а ў адказ ішлі новыя пастановы.

Пад час „упорядочения” працэсу „разбору” шляхты з’явіліся новыя ўказы пра парадак абкладання шляхцічаў падаткамі (ад 8 чэрвеня 1826 г.)[69] „впредь до общего их рабора” і пра падаткаабкладанні чыншавай і ваколіч най шляхты, які прадугледжваў браць падаткі з двароў, а не з асобных шляхцічаў (ад 11 сакавіка 1828 г.)[70].

Некаторыя меры былі прынятыя для рашэння асобных, прыватных пытанняў, адным з якіх было палажэнне аб вайсковай службе шляхцічаў. Само законапалажэнне пра службу (ад 15 студзеня 1824 г.)[71] не ўяўляе для нас вялікай цікавасці, бо было ў многім працягам мераў супраць бядотнага становішча шляхецкіх сем’яў Віцебскай і Магілёўскай губерняў, для якіх у сувязі з неўраджайным годам яшчэ ў 1823 г.[72] была прызначана дапамога. Але ў тэксце гэтага законапалажэння ўжо адлюстраваны асобны падыход да розных катэгорый шляхты з пункту погляду „доказавшие — не доказавшие”. Першую групу складалі „доказавшие” і тыя, чые дакументы ўжо паступілі на зацвярджэнне ў вышэйшую для гэтага інстанцыю — Герольдыю, да другой групы належалі тыя, каго прызналі дваранамі дэпутацкія сходы; трэцяя група — шляхцічы, якія не падалі ніякіх доказаў на дваранства[73].

Не прызнаючы правоў дваранства за тымі, хто не падаў адпаведных доказаў, урад зрабіў крокі па вызначэнні саслоўнай прыналежнасці шляхты. У такім кірунку былі прыняты ўказы ад 14 лістапада 1824 г.[74], 11 ліпеня 1828 г.[75] і 14 траўня 1830 г.[76], згодна з якімі шляхцічы, што не мелі сялян, маглі запісвацца ў купецкае саслоўе або атрымліваць пасведчанні мяшчан-гандляроў; два апошнія ўказы давалі права шляхцічам, якія не падалі доказаў „благородства”, запісвацца або ў „градские общества”, або ў „казенные поселяне”.

Гэтымі заканадаўчымі актамі завяршыўся першы перыяд царскай палітыкі ў дачыненні да дробнай шляхты, які характарызуецца, з аднаго боку, імкненнем скараціць вышэйшае саслоўе, а з другога — вельмі маруднай хадой „разбору”. Маруднасць і зацяжны характар праверкі дакументаў на шляхецтва на дадзеным этапе былі вынікам няўзгодненасці паміж мэтай (скараціць саслоўе) і неадназначнасцю, нават няпэўнасцю падыходу. Лепш за ўсё пра гэта сведчыць тэкст указа Сената ад 17 траўня 1826 г., дзе, з аднаго боку, прызнаецца неабходнасць скарачэння немаёмаснага дваранства ў дзяржаве, „ибо класс служащих[77] и без того сверх меры усиливается”, з другога боку, адзначаецца, што было б несправядліва пазбаўляць свайго звання тую шляхту, якая не мае дакладных доказаў, „но пользуется сим званием несколько столетий”[78]. Зазначым, аднак, што апошняе вынікала зусім не „из любви к справедливости”, а было прадыктавана страхам сутыкнуцца з непадпарадкаваннем вялізнай масы асоб, што засталіся па-за рамкамі вышэйшага саслоўя. Пра гэта наўпрост сказана з самім тэксце[79]. І, нарэшце, у адным з пунктаў прадпісвалася: „…ни в какое разыскание по поводу живут ли между шляхтою непринадлежащие к сему званию люди не входить — предоставить это помещикам”[80]. Сапраўды, памеснае дваранства першапачаткова было „бліжэй” да расійскага трона, у ім царскі ўрад шукаў сваё сацыяльнае апірышча на набытых землях.

Што ж да „разбору”, то ў выніку, як мы бачым, на працягу ўсёй першай трэці ХІХ ст. не былі вызначаны ні тэрміны, ні канкрэтны статус дробнай шляхты, якая даказвала свае дваранскія правы. Лагічным завяршэннем правядзення такой палітыкі стаў указ ад 22 чэрвеня 1829 г. пра стварэнне камісіі з прадстаўнікоў трох міністэрстваў: Вайсковага, Міністэрства ўнутраных спраў і Міністэрства фінансаў — „для дальнейшего составления положения о шляхте”[81], які фактычна падвёў да таго, з чаго пачыналі — прызнання неабходнасці „разбору” шляхты і імкнення арганізаваць гэты працэс.

З улікам сказанага робіцца зразумелай амаль поўная абыякавасць даследчыкаў да падрабязнага разгляду працэсу праверкі шляхецкіх правоў на працягу першага перыяду палітыкі „разбору”. Але нельга і змяншаць ролю гэтага перыяду ў кантэксце ўсёй палітыкі расійскага самаўладства, накіраванай на вы ключэнне з вышэйшага саслоўя дробнай шляхты і збліжэнне яе з сялянствам, нават на растварэнне ў ім. Падмурак усяго наступнага ўрадавага курсу ў гэтым напрамку быў закла дзе ны менавіта ў разгле джаны намі перыяд. Нягледзячы на тое, што ў цэлым першы перыяд характарызуецца маруднасцю „разбору”, тут ужо можна адзначыць змену пэў ных тэндэнцый. Так, у гады кіравання Кацярыны ІІ бы лі прыняты ўказы, вынікам якіх стаў недаўлік вышэй шага саслоўя ўжо ў канцы XVIII ст. Чарговы перыяд ак тывізацыі ў дзейнасці ўрада адзначаецца пасля правя дзення VI рэвізіі і вайны 1812 г., паколькі дадзеныя па выніках рэвізіі не паказваюць зніжэння колькасці дваранства, а яго палітычныя пазіцыі ў час вайны з Напалеонам яшчэ больш пераконваюць у неабходнасці „чистки” саслоўя. У выніку — зніжэнне колькасці саслоўя, надзвычайна высокая лічба адхіленняў доказаў на шляхецтва ў 1816 г. Пра вавы і сацыяльны статус дробнай шляхты трапляе пад удар ужо ў гэты, „спокойный”, перыяд разбіральніцтва.

Вырашальны паварот у лёсе дробнай шляхты адбыўся ў 1831 г. Несумненна, што гэта была мера ў адказ на паўстанне 1830–1831 г. Менавіта з гэтага моманту дробныя шляхцічы зрабіліся, па трапным азначэнні Д. Бавуа, „ахвярнымі казламі” царскага рэжыму. Якраз на гэтую шматлікую групу беднай шляхты кладзецца (і трэба сказаць, без асаблівых на гэта падстаў!) фактычна ўся адказнасць за падзеі 1830–1831 г. Якраз з гэтым перыядам шэраг даследчыкаў звязвае змяненне значэння і самога паняцця „шляхта”. Так, Д. Бавуа назаве іх „беззямельнымі парызіямі”[82], Я. Ляскевічова напіша, што шляхцічамі сталі называцца тыя, хто страціў права на дваранства[83], а З. Тальвірская, М. Улашчык і С. Самбук прыйдуць да высновы, што паняцце „шляхта” абмяжоўвалася ў гэты перыяд толькі дробнай шляхтай, астатнія прадстаўнікі саслоўя — гэта ўжо ўласна дваранства[84]. Апошнія сцверджанні, праўда, адносяцца да ўсяго перыяду ад канца XVIII ст.

Але паколькі ў гістарычнай літаратуры дадзены перыяд „разбору” шляхты даволі добра асветлены, дазволім сабе спыніцца толькі на яго асобных момантах.

Зыходным пунктам усёй наступнай палітыкі царызму ў дачыненні да дробнай шляхты стаў указ ад 19 кастрычніка 1831 г. Ён вызначаў адрозненне паміж „действительными шляхтичами” (якія даказалі сваё дваранства) і „лицами, именующимися шляхтою”. Другая катэгорыя падзялялася на так званых „сельских и городских обывателей”, больш вядомых пад назвай „однодворцы” (для вясковых) і „граждане” (для гарадскіх жыхароў) заходніх губерняў. І першыя, і другія, у залежнасці ад наяўнасці — адсутнасці ў іх зямлі (сваёй або арандаванай) дзяліліся на аседлых і неаседлых[85]. Для асоб творчых прафесій, да якіх адносілі дактароў, настаўнікаў, мастакоў, адвакатаў і іншых, уводзілася асаблівая назва „почетные граждане”.

Ні ў каго з аднесеных да разраду аднадворцаў ці грамадзян не было адабрана права дамагацца асабістага дваранства, г. зн. пажыццёвага, якое не перадавалася ў спадчыну[86].

З тэксту ўказа вынікае таксама, што ў разрад аднадворцаў і грамадзян фармальна пераводзіліся тыя, хто не быў зацверджаны ў дваранстве Герольдыяй. Фактычна ж на гэтым этапе ўрад кіраваўся не столькі звесткамi пра паходжанне, колькі матэрыяльным становішчам шляхты.

Пачынаючы з указа ад 11 лістапада 1832 г. заканадаўчыя акты дэманструюць асобны падыход да розных катэгорый шляхты[87]. Такімі катэгорыямі „бывшей шляхты” сталі: 1) памешчыкі (уладальнікі маёнткаў або толькі прыгонных без зямлі), як зацверджаныя, так і не зацверджаныя Герольдыяй; 2) дваране-няўласнікі, г. зн. тыя, што не мелі маёнткаў, зацверджаныя толькі дваранскімі сходамі; 3) усе астатнія, нікім не зацверджаныя, якія не валодалі маёнткамі з прыгоннымі[88]. Асобы, аднесеныя да першай катэгорыі, вызваляліся ад вайсковай службы і падаткаабкладання; да другой — часткова вызваляліся ад гэтых абавязкаў (да разгляду іх правоў Герольдыяй); прадстаўнікі трэцяй катэгорыі павінны былі без усялякіх адгаворак выконваць гэтыя абавязкі.

Было прадугледжана, каб дакументы прадстаўнікоў першага разраду, г. зн. памешчыкаў, прыходзілі непас рэдна ў Герольдыю (указ ад 25 ліпеня 1833 г.)[89]. Для іх вызначаўся двухгадовы тэрмін на падачу доказаў на дваранства, пазней гэты тэрмін неаднаразова працягваўся (указы ад 5 ліпеня 1838 г.[90] і 5 лістапада 1841 г.[91]).

У дачыненні да другой катэгорыі указ ад 25 верасня 1834 г. удакладняў, што да гэтай катэгорыі належаць толькі тыя, хто быў зацверджаны дваранскімі дэпутацкімі сходамі яшчэ да ўказа 19 кастрычніка 1831 г.[92]. З мэтай праверкі выключна ў дачыненні да запісаных у гэтую катэгорыю былі створаны спецыяльныя камісіі па ўсіх заходніх губернях (тэрмін дзеяння іх па розных губернях быў розны)[93].

Заканадаўчыя палажэнні, прынятыя ў дачыненні да асоб трэцяй катэгорыі, вызначаюцца безапеляцыйнасцю і жорсткасцю. Так, у ліпені 1838 г. патрабавалася запісваць іх „безо всякого разбора” адразу ж у аднадворцы[94]; яшчэ раней, у адным з указаў 1834 г. было сказана, што набываць маёнткі з сялянамі маюць права толькі дваране, зацверджаныя Герольдыяй, астатнія ж (гаворка ішла пра тых, хто купіў маёнтак „не по праву”, г. зн. пасля ўказа 19 кастрычніка 1831 г.)[95] былі абавязаны прадаць іх. Фактычна такім чынам выходзіла, што самымі ўрэзанымі рабіліся правы шляхты, якая не мела прыгонных.

У цэлым жа ў палітыцы другой трэці ХІХ ст. у дачыненні да „бывшей шляхты” выразна прасочваюцца дзве асноўныя тэндэнцыі, накіраваныя на 1) ускладненне доступу ў лік тых, што даказалі дваранства, і 2) рэзкае абмежаванне правоў аднадворцаў і грамадзян. Першы пункт, апрача ўжо названага вышэй, пацвярджае цэлы шэраг фактаў. Так, у прыватнасці, для стараннай праверкі актавых і метрычных кніг па ўсіх 9 заходніх губернях (куды ўваходзілі 6 беларускіх і 3 украінскія) указам ад 19 снежня 1833 г. былі створаны тры камісіі (дзве з іх дзейнічалі на тэрыторыі Беларусі. — Г. Т.)[96]. У склад гэтых камісій уваходзілі чыноўнікі Міністэрства ўнутраных спраў, Міністэрства юстыцыі і корпуса жандараў. (Што ж, падбор цалкам адпавядае дзяржаве, якая ў гэты перыяд займела ганебную славу „жандара Еўропы”!) На працягу паўгоддзя гэтыя камісіі сабралі ад прыватных асоб і прадстаўнікоў духавенства ўсе копіі метрык і іншых актавых матэрыялаў мінулага часу. Самі чыноўнікі скардзіліся на карпатлівую працу: усё гэта трэба было змацаваць, перакрэсліць прабелы, пранумараваць, прашнураваць, запячатаць і, нарэшце, пра ўсе „беспорядки” паведаміць у Герольдыю[97]. На працягу двух гадоў гэта было зроблена. Каб уявіць, наколькі гэта сапраўды была карпатлівая праца, варта прыгадаць, што колькасць шляхты ў кожнай з гэтых губерняў вымяралася дзясяткамі тысяч.

Больш за тое, у 1840 г. з’явілася чарговае рашэнне (пасля ўжо прынятага 24 траўня 1818 г.) пра выключэн не з радаводных кніг усіх прызнаных у дваранстве па метрыках, рэвізскіх дадзеных, а таксама па сведчаннях прыватных асоб[98]. У 1845 г. — новае патрабаванне, якое тычылася прызнання ў дваранстве на падставе сведчанняў 12 і больш дваран, — і зноў, як і ў першай трэці ХІХ ст., — размова ідзе пра недастатковасць гэтага доказу[99]. Многія законы, як бачым, не новыя, яны вынікаюць з распараджэнняў і ўказаў першай трэці ХІХ ст. І на гэтым этапе здзіўляе часам відавочная непаслядоўнасць улад: ці варта было перагортваць гару метрычных і актавых пасведчанняў, складаць і „шнуровать” іх у цэлыя тамы для таго, каб праз некалькі гадоў выкрэсліваць з радаводных кніг усіх тых, хто быў прызнаны ў дваранстве на падставе гэтых сведчанняў? Гэта можна растлумачыць толькі вялікай стараннасцю, якая вынікала з імкнення прымаць энергічныя меры па як найхутчэйшым правядзенні „разбору”. Тут ужо не ідзе гаворка пра неадназначнасць або няпэўнасць падыходу, якія назіраліся ў папярэдні перыяд.

Але надзвычай яскрава на гэтым этапе „разбору” прасочваецца імкненне прынізіць аднадворцаў і грамадзян да становішча падатковых саслоўяў. Асабліва паказальныя ў гэтым дачыненні ўказы ад 23 студзеня 1847 г.[100] і 1 жніўня 1857 г.[101]. Згодна з першым аднадворцы заходніх губерняў пазбаўляліся ўсялякага права мець як маёнткі з сялянамі, так і толькі сялян. Закон ад 1 жніўня 1857 г. абавязваў усіх аднадворцаў, якія мелі зямлю, запісвацца ў катэгорыю дзяржаўных сялян; аднадворцы, што не мелі зямлі, маглі па сваім жаданні запісвацца або ў дзяржаўныя сяляне, або ў „городские сословия”. Гэтыя законы азначалі радыкальныя перамены ў юрыдычнай дыферэнцыяцыі некалі адзінага саслоўя.

Аднак не варта спрашчаць сітуацыю і меркаваць, што змяненне юрыдычнага статусу вяло за сабой карэнныя змены ў становішчы саслоўя або яго часткі. Іншымі словамі, змяненне аблічча саслоўя de jure хоць і ўплывае, але яшчэ не цалкам вызначае змяненне саслоўя de faсto. На працягу ўсяго разгляданага перыяду, нягледзячы на ўсе законапалажэнні, мяжа паміж асобамі, зацверджанымі ў дваранстве, і тымі, хто апынуўся па-за ім, заставалася рухомай і вельмі ўмоўнай. Вялікая колькасць асоб на працягу дзесяцігоддзяў прыкладала неймаверныя намаганні, каб даказаць сваю прыналежнасць да вышэйшага саслоўя. Пра гэта сведчаць шматлікія дакументы з фондаў дваранскіх дэпутацкіх сходаў, у прыватнасці, па Мінскай і Магілёўскай губернях. Адны даказвалі, што былі памылкова аднесены да разраду аднадворцаў — у спісе толькі па адным (Бабруйскім) павеце за 1836 г. называецца 30 такіх сем’яў[102]; другім удавалася дамагчыся перагляду спраў з-за першапачаткова няправільнага запісу імя — „дело дворян Домбровских, Чернявских”[103], некаторым удалося толькі да 1860 г. атрымаць пасведчанне пра тое, што яны — дваране паводле пастаноў, якія адносіліся яшчэ да першай трэці ХІХ ст. — так было, у прыватнасці, з дваранамі Баброўскімі (Рэчыцкі ўезд)[104]. Нарэшце некаторыя, зусім бедныя, карыстаючыся дазволам падаваць дакументы не на гербавай, а на простай паперы (1835 г.)[105] і маючы пасведчанне мясцовых улад пра сваю „действительную бедность” (абавязковае ў гэтым выпадку), змаглі таксама даказаць сваё „благородство”.

Безумоўна, на дадзеным этапе пераход у дваранскае саслоўе быў яшчэ больш складаны з-за розных законапалажэнняў, але ён быў магчымы паводле таго ж заканадаўства. Да таго ж на працягу ўсяго перыяду не быў выдадзены закон, які абвяшчаў бы заканчэнне працэсу разгляду спраў пра дваранства асоб з „бывшей шляхты” (як бы ні хацеў гэтага ўрад). „Высочайшим Императорским Повелением” ад 13 чэрвеня 1863 г. загадвалася толькі прыпыніць працэс „разбору” шляхты да „усмирения польского мятежа”[106].

Што да паказчыкаў колькасці шляхты ў гэты перыяд, то „разбор” шляхты адразу адбіўся на паказчыках VIII рэвізіі (1833 г.)[107], пазней назіраецца рост абсалютнай колькасці дваранства — да канца 50-х г. ХІХ ст. яна дасягнула 98 354 чал. мужчынскага полу[108]. Гэта дае некаторым даследчыкам падставу нават назваць такі рост „бурным”. На наш погляд відавочна, што гэтае азначэн не памылковае, бо фактычна розніца паміж паказчыкамі найбліжэйшых рэвізій (VIII–IX і IX–X) у 5–6 тыс. чалавек для Беларусі нязначная.

У цэлым жа, нягледзячы на ўсе мерапрыемствы царызму, да пачатку 60-х г. у Беларусі (як у Літве і ў Правабярэжнай Украіне) захоўваліся самыя высокія паказчыкі як абсалютнай колькасці, так і ўдзельнай вагі дваранства ў адносінах да ўсяго расійскага дваранства (больш за 60%)[109] і да агульнай колькасці насельніцтва рэгіёна: больш за 6% па губернях Віленскай, Мінскай, далей ішлі Гродзенская, Магілёўская (больш за 4%) і, нарэшце, у Віцебскай губерні дваране складалі 3,8%[110].

Аднак удзельная вага асобных катэгорый дваранства істотна змянілася. Да 60-х г. ХІХ ст. узрасла доля дваран, якія валодалі зямлёй і прыгоннымі, да 14%[111], а ў апошняй чвэрці ХVIII ст. яна складала каля 5%, што адлюстроўвае асноўны кірунак палітыкі царызму, паколькі сведчыць пра скарачэнне ўдзельнай вагі дробнай шляхты, значная колькасць якой засталася па-за вышэйшым саслоўем.

Якія ж асноўныя змены адбыліся са шляхецтвам на дадзеным этапе? Перш за ўсё, вылучэнне такіх катэгорый, як аднадворцы і грамадзяне, а таксама размежаванне паняццяў „шляхціч” і „дваранін” сведчаць пра юрыдычную дыферэнцыяцыю раней адзінага з пункту погляду заканадаўства саслоўя. Але дваранскае саслоўе і на гэтым этапе не робіцца замкнутым: фактычна яшчэ няма дакладнай мяжы паміж „действительным дворянином” і „бывшим шляхтичем”. Прадстаўнікі дробнай шляхты, якія даказалі сваё „благородное происхождение”, працягваюць жыць сярод тых, што не даказалі яго[112], і першыя, і другія працягваюць вылучаць сябе з навакольнага сялянства[113].

Без перабольшання можна сказаць, што асобныя выхадцы з асяроддзя дробнай шляхты папоўнілі ў той час усе сацыяльныя групы беларускага грамадства — прафесійных афіцэраў, чыноўнікаў, інтэлігенцыі і інш. Але ва ўмовах захавання прыгонніцтва з’яўленне значнай колькасці асоб, што апынуліся за рамкамі вышэйшага саслоўя, вяло, хутчэй, да ўзмацнення працэсу паўперызацыі шырокіх слаёў насельніцтва.

Адлучэнне ад прывілеяванага саслоўя пацягнула за сабой імкненне даказаць сваё дваранскае паходжанне. Немаёмасная шляхта чаплялася за свае прывілеі, што сведчыць пра ўласцівы ёй кансерватызм. Невыпадкова яшчэ ў канцы ХVIII ст. Х. Калантай выступаў за тое, каб увогуле прыбраць з палітычнага жыцця дробную шляхту[114]. Безумоўна, з яе асяроддзя выйшла шмат прагрэсіўных дзеячаў. Нельга адмаўляць і шырокага ўдзелу дробнай шляхты ў рэвалюцыйных падзеях канца ХVIII — першай паловы ХІХ ст. Але, як слушна адзначалі А. Заянчкоўскі і іншыя даследчыкі, сацыяльную аснову апазіцыйнага руху складала не дробная, а сярэдняя шляхта[115]. Па сваёй жа сутнасці дробная шляхта не менш кансерватыўная, чым магнаты.

Гаворачы пра менталітэт, варта вылучыць „шляхецкі гонар”, усведамленне сваёй „шляхецкай годнасці”, якія выконвалі вялікую ролю ў жыцці дробнага шляхецтва. У гэтым таксама няма нічога дзіўнага, бо вякамі складвалася перакананне, што быць дваранінам — значыць быць вышэйшым за іншых. Яно знаходзіла адлюстраван не ў імкненні ва ўсім аддзяліцца ад астатніх, нават пасля смерці. У адной мясціне былога кампактнага пражывання шляхты на тэрыторыі сучаснай Мінскай вобласці (паміж Слуцкам і Бабруйскам) нам вядома паселішча, дзе жыхары — нашчадкі тамтэйшай ваколічнай шляхты — працягваюць хаваць нябожчыкаў на асобных могілках. Такая сіла традыцый, так выяўляецца ў грамадстве настальгія па тым сацыяльным феномене — шляхецтву, якое ўжо перажыта, але захавалася ў памяці. Жыхары гэтай мясцовасці (старэйшае пакаленне) дагэтуль вызначаюць прыналежнасць да шляхты па прозвішчу — размова ідзе, вядома, пра распаўсюджаныя, вядомыя ім прозвішчы. Хоць пры гэтым магчымыя памылкі (як пры вызначэнні французскага двараніна толькі па наяўнасці прыназоўніка deГ. Т.). Больш за тое, нашчадкі калісьці шматлікай шляхты, якая не раз падпадала пад дэкласацыю, дагэтуль вылучаюць сябе з навакольнага сялянства — „мужыкоў”. Але, ведаючы іх, цяжка нават уявіць, што іх продкі былі калісьці барацьбітамі за свае правы або нават „оказали сильное воздействие на решение крестьянского вопроса (т. е. отмену крепостного права в России)” — як сцвярджалі некаторыя гісторыкі[116]. Кансерватызм і аморфнасць, імкненне замкнуцца ў сваім вузкім свеце і „непротивление злу насилием”, якое вынікае адгэтуль, — ці не гэта выканала галоўную ролю ў лёсе дробнай шляхты і, у пэўнай ступені, у лёсе беларускай дзяржаўнасці?


[1] У цэлым значэнне дадзенай праблематыкі для раскрыцця спецыфікі дваранства заходніх земляў Расійскай імперыі пераканальна паказаў вядомы французскі гісторык Д. Бавуа.
[2] Мыльников А. С., Якубовский В. А. Процесс разложения дворянства и его социальные последствия // Социальная структура общества в ХІХ в.: страны Центральной и Юго-Восточной Европы. Москва, 1982. С. 59–60.
[3] Спецыяльныя даследаваннi належаць, у першую чаргу, аўтару дадзенага артыкула, а таксама С. Л. Лугаўцовай. Асобныя аспекты адлюстраваны ў працы М. М. Улашчыка, дзе дваранства разглядаецца праз прызму аграрнай праблематыкі, а таксама ў працы С. М. Самбук, дзе асвятляюцца пытанні палітыкі царызму ў Беларусі ў 2-й палове
[4] Российский государственный исторический архив (Санкт-Петербург; далей РГИА), ф. 1342, оп. 1, д. 346а, б; ф. 1347, оп. 64(1), д. 497.
[5] Наконт колькасці шляхты ў беларускай гістарычнай літаратуры застаецца агульнапрынятым падыход Т. Корзана і І. А. Нікоціна. Згодна з ім колькасць яе па розных паветах складала 10–12% ад колькасці ўсяго насельніцтва (гл.: Грыцкевіч А. Беларуская шляхта // Спадчына. 1993. № 1. С. 13–14). Польскія даследчыкі ў апошнія дзесяцігоддзі называюць іншыя, больш нізкія паказчыкі колькасці шляхты — каля 7% насельніцтва; (Rychlikowa I. Carat wobec polskiej szlachty na ziemiach zabranych w latach 1772–1831 // KH. 1991. Z. 3. S. 51–83; Rostworowski E. ilu byĺo w Rzecrypospolity obywateli szlachty // KH. 1987. Z. 3. S. 3–40). Апошняя лічба падаецца нам праўдападобнай. Але паколькі ў вядомых нам працах гутарка ідзе пра „польскую шляхту”, хацелася б удакладніць, ці ўлічвалася пры падліку шляхта, якая засталася праваслаўнай, што жыла вакол Слуцка, Магілёва, Давыд-Гарадка, Пінска.
[6] Полное собрание законов Российской империи (далей ПСЗ). Т. IX. № 17112.
[7] ПСЗ. Т. IX. № 17327, № 17418.
[8] Тамсама. № 19375.
[9] Тамсама. № 13865.
[10] ПСЗ. Т. IX. № 17327. РГИА, ф. 1347, оп. 64(1), д. 497, л. 7–8об. Сборник документов, касающихся административного устройства Северо-Западного края при императрице Екатерине ІІ. Вильно, 1903. С. 43.
[11] РГИА, ф. 1341, оп. 1, д. 346а, л. 30–32.
[12] Нацыянальны архіў Рэспублікі Беларусь (Мінск; далей НАРБ), ф. 320, воп. 1, спр. 1, арк. 28.
[13] Beauvois D. Polacy na Ukrainie. Szlachta Polska na Wołyniu, Podolu I Kijowszczyżnie. 1831–1863. Paryż, 1987. S. 91.
[14] Жукович П. Н. Сословный состав населения Западной России в царствование Екатерины ІІ // Журнал министерства народного просвещения (далей ЖМНП). 1915. № 5. С. 132–133.
[15] ПСЗ. Т. XXIV. № 17 872.
[16] Пры падліку ўлічвалася колькасць толькі па беларускіх паветах. У гэты лік не ўвайшлі татары, „не состоящие в окладе”. Разам з імі колькасць складае блізу 71 тыс. асоб мужчынскага полу. У гэтым артыкуле не разглядаецца праблема прыналежнасці татараў да шляхецкага саслоўя, таму звяртаем увагу чытачоў на працу: Rychlikowa I. Tatarzy litewscy 1764–1831 сzęścią szlacheckiego stanu? // KH. 1991. № 3–4. S. 77–122. Зыходныя лічбы мы ўзялі з акладной кнігі за 1796 г., удакладнілі іх па акладной кнізе за 1808 г. (Акладныя кнігі складаліся штогод па матэрыялах рэвізіі.) Безумоўна, атрыманыя колькасныя дадзеныя мы не лічым зусім дакладнымі, бо недакладнасць у такіх падліках вынікае з недакладнасцяў у саміх крыніцах. Але зварот да звестак самой рэвізіі ўсё ж дазваляе знізіць ступень недакладнасці пры падліку (Тумилович Г. Н. Дворянство Белоруссии в конце XVIII — первой половине XIX в. Минск, 1995. С. 88–93).
[17] РГИА, ф. 571, оп. 9, д. 1860. Переписи населения России: Итоговые материалы подворных переписей и ревизий населения России (1648–1858). Вып. VI. Док. 1. Москва, 1972. С. 14–16, 98–99, 105–108. Тамсама. Вып. VII. Док. 2. С. 115–117, 127–130, 133–137, 171–172.
[18] РГИА, ф. 1347, оп. 64(1), д. 299, л. 299, л. 34–36, 43–45, 52, 79.
[19] РГИА, ф. 1341, оп. 1, д. 346а, л. 41.
[20] Тамсама, л. 24–44.
[21] Тамсама, л. 67, 68, 71, 74.
[22] Тамсама, л. 64–65.
[23] РГИА, ф. 1341, оп. 7, д. 430, л. 165–166.
[24] Тамсама, л. 170.
[25] РГИА, ф. 1341, оп. 1, д. 438, л. 31.
[26] Тамсама.
[27] РГИА, ф. 1341, оп. 1, д. 346а, л. 199.
[28] РГИА, ф. 1341, оп. 1, д. 438, л. 40–42.
[29] Тамсама, д. 346а, л. 135–137.
[30] Тамсама, л. 144, 148, 157.
[31] Тамсама, л. 154, 157–158.
[32] Тамсама, л. 140.
[33] РГИА, ф. 1341, оп. 1, д. 346а, б.
[34] РГИА, ф. 1347, оп. 62(2), д. 302, л. 11.
[35] НАРБ, в. 319, воп. 1, спр. 3, арк. 111–113. РГИА, ф. 1218, оп. 4, д. 67, л. 86.
[36] ПСЗ. Т. ХХХ. № 22873.
[37] РГИА, ф. 1341, оп. 1, д. 346б, л. 4–7.
[38] Лютый А. М. Социально-экономическое развитие Белоруссии во второй половине XVIII — первой половине XIX в. Минск, 1990. С. 296.
[39] Прыгадаем афіцыйныя дадзеныя, якія адносяцца да канца XVIII — пачатку XIX ст.: 218 025 асоб мужчынскага полу па ўсіх заходніх губернях. Па нашых дадзеных, па беларускіх паветах за той жа перыяд было ўлічана 68 775 шляхцічаў (без уліку сем’яў). І хоць, безумоўна, лічбу каля 80 000 шляхцічаў мы не адносім на рахунак рэальнага прыросту, а лічым толькі папраўкай да ўліку за кошт тых, хто быў прапушчаны пры V рэвізіі, аднак лічбавыя паказчыкі колькасці шляхты не зніжаліся. (Параўнанне паказчыкаў за 1795 і 1811 г. дае падставу некаторым даследчыкам гаварыць нават пра рост колькасці шляхты. Але з улікам вышэйсказанага мы лічым такую выснову памылковай. — Г. Т.)
[40] ПСЗ. Т. XXXII. № 25064.
[41] РГИА, ф. 1341, оп. 1, д. 346б, л. 464.
[42] Дворянская империя XVIII века. Сборник документов. Москва, 1960. С. 164–165.
[43] РГИА, ф. 1341, оп. 1, д. 346а, л. 140, д. 346б, л. 464.
[44] Тамсама, д. 346б, л. 466–470.
[45] Korzon T. Wewnętrzne dzieje Polski w latach 1764–1794. T. I. Warszawa, 1897. S. 130–135. Biernacka M. Wsie drob-noszlacheckie na Mazowszu i Podlasiu. Wrocław, 1966. S. 98.
[46] Гл.: ПСЗ. Т. XXXII. № 25064; РГИА, ф. 1341, оп. 1, д. 346б, л. 464.
[47] Sikorska-Kulesza I. Deklasacja drobnej szlachty na Litwie i Białorusi w XIX w. Warszawa, 1995.
[48] Beauvois D. Op. cit. S. 92, 101.
[49] Тамсама. S. 101, 102.
[50] Улащик Н. Н. Предпосылки крестьянской реформы 1861 г. в Литве и Западной Белоруссии. Москва, 1975. С. 44.
[51] Середонин С. М. Исторический обзор деятельности Комитета министров. Т. 2. Ч. 1. С.-Петербург, 1902. С. 63.
[52] РГИА, ф. 1341, оп. 1, д. 346б, л. 482.
[53] Жукович П. Н. Управление и суд в Западной России в царствование Екатерины ІІ // ЖМНП. 1914. № 2, отд. 2. С. 265–268.
[54] Тамсама.
[55] Царскі ўрад у гэтым выпадку ў пэўнай меры закрануў інтарэсы памеснага дваранства. Канчаткова канфіскаванымі апынуліся маёнткі 25 землеўладальнікаў, да якіх належалі 26 742 асобы мужчынскага полу. Гэта склала менш за чвэрць ад усіх канфіскаваных маёнткаў (Жукович П. Н. Сословный состав населения Западной России в царствование Ека терины ІІ // ЖМНП. 1914. № 1, отд. 2. С. 138).
[56] Грицкевич А. П. Указ. соч. С. 14.
[57] Коялович М. О. Чтения по истории Западной России. С.-Петербург, 1884. С. 15–16.
[58] ПСЗ. Т. XXVII. № 25667. Антонаў В. В. Айчынная вайна 1812 г. / Энцыклапедыя гісторыі Беларусі. Мінск, 1993. Т. 1. С. 74–77. Кудряшов И. Призрак Великой Литвы // Родина. 1992. № 6–7. С. 32–35.
[59] Alexandre I-er et le prince Czartoryski. Correspondance particuliere et conversations. 1801–1882. Paris, 1865. P. 208.
[60] Тамсама. Р. 227–228.
[61] РГИА, ф. 1341, оп. 1, д. 346б, л. 466–470. Тамсама, ф. 1341, оп. 64(1), д. 497, л. 7–8.
[62] Sikorska-Kulesza I. Op. cit. S. 17.
[63] Тамсама.
[64] Korzon T. Op. cit.
[65] РГИА, ф. 1341, оп. 1, д. 346б, л. 554–562.
[66] РГИА, ф. 1341, оп. 1, д. 346б, л. 219–224.
[67] Тамсама, л. 554–562.
[68] НАРБ, ф. 319, воп. 1, спр. 77, арк. 133–138.
[69] ПСЗ. Т. I. № 397.
[70] ПСЗ. Т. III. № 1863, п. 9.
[71] РГИА, ф. 1294, оп. 4, д. 1, л. 13–15.
[72] Тамсама, л. 11.
[73] Тамсама, л. 20.
[74] ПСЗ. Т. XXXIX. № 30115, п. 113.
[75] РГИА, ф. 1294, оп. 4, д. 1, л. 20–21.
[76] ПСЗ. Т. V. № 3663.
[77] Дваранства ў Расіі лічылася служылым саслоўем, г. зн. такім, што знаходзілася на дзяржаўнай (вайсковай або стацкай) службе. Расійская гістарыяграфія да 1917 г. зыходзіла з палажэння аб „закрепощении сословий государством”, у сувязі з чым і вышэйшае саслоўе, якое выконвала дзяржаўныя службовыя абавязкі, мела адрознае ад заходнееўрапейскага паходжанне. Першапачаткова нават значэнне саміх тэрмінаў „дваранства” і „adel”, „nobility”, „noblesse” не было ідэнтычным. Апошнія перакладаліся на рускую мову літаральна як „знать”, „аристократия”, у той час як у самой назве вышэйшага расійскага саслоўя, на думку дарэвалюцыйных гісторыкаў, адлюстравана яго паходжанне — „из служащих при дворе”. Зазначым у сувязі з гэтым, што значэнне слова „шляхта” паказвае на іншую, падобную да заходнееўрапейскай, крыніцу паходжання, бо азначае „род, паходжанне, пароду”.
[78] РГИА, ф. 1341, оп. 1, д. 346б, л. 480–486.
[79] Тамсама.
[80] Тамсама, л. 482.
[81] ПСЗ. Т. IV. № 2948.
[82] Beauvois D. Op. cit. S. 91–92.
[83] Лескевичова Я. Социальная структура общества в Королевстве Польском 1815–1864 // Социальная структура общества в ХІХ в.: страны Центральной и Юго-Восточной Европы. Москва, 1982. С. 59–60.
[84] Тальвирская З. Я. К вопросу о социальном облике мелкого дворянства в 1960-х годах / Историко-социологические исследования. Москва, 1970. С. 200. Улащик Н. Н. Указ. соч. С. 44. Самбук С. М. Политика царизма в Белоруссии во второй половине ХІХ века. Минск, 1980. С. 14.
[85] ПСЗ. Т. VІ. № 4869.
[86] Тамсама. Никотин И. А. Столетний период русского законодательства в воссоединенных от Польши губерниях и законодательство о евреях (1772–1872). Вильна, 1886. Т. ІІ. С. 10–11.
[87] ПСЗ. Т. VII. № 5746.
[88] Тамсама.
[89] ПСЗ. Т. VIIІ. № 6351.
[90] ПСЗ. Т. ХIIІ. № 11387.
[91] ПСЗ. Т. ХVI. № 14998.
[92] ПСЗ. Т. ІХ. № 7404.
[93] ПСЗ. Т. ІХ. № 7007. Тамсама. Т. ХІІ. № 9912. Тамсама. Т. XVIII. № 16857.
[94] ПСЗ. Т. ХIIІ. № 11387.
[95] ПСЗ. Т. ІХ. № 6779.
[96] ПСЗ. Т. VIIІ. № 6644. Романович-Славатинский А. В. Дворянство в России от начала XVIII в. до отмены крепостного права. Киев, 1912. С. 57.
[97] Тамсама. Доўнар-Запольскі М. В. Гісторыя Беларусі. Мінск, 1994. С. 273.
[98] РГИА, ф. 1341, д. 346б, л. 464–470. ПСЗ. Т. ХV. № 13 048
[99] ПСЗ. Т. ХХ. № 19185.
[100] ПСЗ. Т. ХХIІ. № 20845.
[101] ПСЗ. Т. ХХХIІ. № 32000.
[102] НАРБ, ф. 319, воп. 1, спр. 47, арк. 88–90.
[103] Тамсама, арк. 95, 271.
[104] Тамсама, спр. 3, арк. 111–113.
[105] Тамсама, спр. 47, арк. 289–290.
[106] ПСЗ. Т. ХХХVIIІ. № 39825.
[107] Тумилович Г. Н. Указ. соч. С. 91.
[108] Тамсама.
[109] Корелин А. П. Дворянство в пореформенной России. 1861– 1904 гг.: состав, численность, корпоративная организация. Москва, 1979. С. 40. Самбук С. М. Указ. соч. С. 13.
[110] Улащик Н. Н. Указ. соч. С. 93. Зайцев В. М. Социально-сословный состав участников восстания 1863 г. (Опыт ста-тистического анализа). Москва, 1973. С. 103. Sikorska-Kulesza I. Op. cit. S. 84.
[111] Зайцев В. М. Указ соч. С. 104.
[112] РГИА, ф. 1341, оп. 1, д. 346б, л. 471–486.
[113] Тамсама. Довнар-Запольский М. В., Шендрик Д. З. Бе ло-русская шляхта и панцирные бояре. Верхнее Поднепровье и Белоруссия / Полное географическое описание. Т. 9. 1905. С. 140–145.
[114] Bardach J., Leśnodorski B., Pietrzak M. Historia państwa i prawa polskiego. Warszawa, 1985. S. 278, 289.
[115] Zajączkowski A. Głowne elementy kultury szlacheckiej w Polsce. Wrocław, 1961. S. 96–100.
[116] Улащик Н. Н. Указ соч. С. 93.

Наверх

Карл Фоделло. О состоянии евреев в России (публікацыя Я. Анішчанкі).

14 снежня, 2010 |

Карл Фоделло

Тетрадь 2-я

О состоянии евреев в России

* Заканчэнне. Пачатак публікацыі гл. у БГА Т. 16, сш. 31, с. 513–539.

Нечто о еврейских обществах в Польше вообще, о раввине, о хазоне или уставщике, о иерушальмах, о шамаше, о шохате, о товариществах в еврейском обществе, о подати по кагалу, о Рохаше, о синагоге и предложения к исправлению всего еврейскаго общества.

Нечто о еврейских обществах в Польше вообще

Каждое еврейское общество вообще состоит из весьма немногих зажиточных, из большаго числа таковых, которые имеют насущный хлеб свой и из самаго большого числа неимущих. К первому разряду принадлежат большею частию купцы, подрядчики, стряпчие, комиссионеры, ростовщики и т. п. Ко второму — ремесленники, так называемые факторы, рабочие люди и т. д. К последнему же — многочисленная толпа умышленных и неумышленных нищих. (О нравственном и физическом состоянии евреев, о воспитании и характере, одним словом, о всем житии и бытии их изложено в первой части сей тетради и в трактате моем на французском языке, хранящемся в еврейском комитете под заглавием „О состоянии евреев в России”.)

Пред сим общества не были столь многочисленны и стеснены как ныне, поелику евреям тогда не было запрещено жить в деревнях и селах. Ныне же, вследствие онаго запрета находится их в ином городке от 10-ти до 20 и 25-ти тысяч и более — часотка, глазныя, грудныя и другие болезни и вид мертвенности между ними господствуют и от них отчасти переходят к христианам, их соседям. Причину сих болезней и сего разслоения должно искать, без всякаго сомнения, в крайне стесненных их жилищах и происходящей от того чрезмерной нечистоты. Но вместе с неряшливостью нищета их увеличивается со дня на день, ибо тысячи, которыя до состояния онаго запрещения по целому году занимались у помещиков копанием рвов, обработыванием земель, выжиганием кирпичей, винокурением, рубкою леса или на пильных мельницах и тому подобном, ныне не в состоянии пропитать своих семейств, сделались нищими и стали обществу в тягость. Прибавим к сему строгую и лишнюю заботливость евреев насчет Моисеевых и раввинских законов чиноправления, крайнее несогласие между ими, безмерную ненависть и преследование хазидов, составляющих почти половину каждаго общества и, собственно сказать, общества в обществе, самовольные и безчестные поступки и притеснения кагала, жестокое и унизительное обращение чиновников — и мы имеем жалостную картину еврейских обществ в Польше.

При таковых обстоятельствах бедный и угнетенный не имеет себе ожидать никакаго утешения и никакой помощи от кого бы то ни было. Ежели он обращается к раввину, к Мгоре Горое или Дайонину (смотри ниже сего объяснение сих названий) дабы получить защиту, то сии сами ныне играют весьма жалкую роль, завися совершенно от кагала, и только что могут сожалеть о бедняке, не смея даже утешать его, опасаясь тем навлечь на себя гнев кагала. Обращаться к полиции и другим христианским чиновникам еще менее бы приносило пользы, ибо оные состоят, как уже сказано, под статьею о кагале, на жалованье у онаго. Единственное утешение сих нещастных при всех бедствиях и притеснениях, ими претерпеваемых, состоит в том уверении, что они суть народ божий и что по пришествии Мессии, о чем они ежедневно молятся и коего ежечастно ожидают, несчастие их прекратится и что вместо побоев, чесноку и черстваго хлеба в обетованой земле мед и млеко для них струями польются.

Тетрадь сия заключает в себе два отделения: в первом буду говорить о распорядке обществ и о собраниях или товариществах, а во втором о доходах общественных и о средствах к исправлению обществ.

1-е, о еврейских обществах, называемых Кхило Кедоша, т. е. „святыми обществами” и о благочинии оных.

По постановлениям раввинов и Талмуда, ни название общества, ниже общественное богослужение места иметь не могут, буде не соберутся по крайней мере десять человек мужеска пола свыше 13-ти летняго возраста, и в таком случае называется „малым обществом” — Гишоб. Таковыя малыя общества, кои ныне в Польше весьма редки бывают, имеют особеннаго своего раввина, который в то же время исправляет должность уставщика (Хазон), резника (Шохат), служителя синагоги (Шамаш), зватая при свадьбах, при похоронах и т. д. Сверх того, они придерживаются ближайших к ним больших еврейских обществ для взнесения казенных и других податей.

Большое еврейское общество, считающее от 50-ти до 1000 и более душ, имеет собственное название Кхило Кедоша или Кхило — в отношении к внутреннему устройству и церковному благочинию таковое большое общество везде управляется следующим образом. Во-первых, бывают в каждом обществе, за исключением кагала, следующие общественные служители: 1/ Раббаним — раввин, 2/ Мгора Гороа — подраввин, 3/ Дайоним — судья или блюститель правосудия, 4/ Хазоним — уставщик, 5/ Шохтим — резник, 6/ Шамашим — служитель синагоги, 7/ Габаим — казначей, 8/ Гоба — сборщик, 9/ Неманим — поверенный, 10/ Рое Хешбон — счетоводец, 11/ писарь и бухгалтер и, наконец, 12/ толпа прислужников.

Сверх сего существуют многия товарищества или собрания, — Хеброт под различными наименованиями, — коих круг действия весьма разнообразен и о коих далее будет пространно говорено.

О раввине и о Мгоре Горое

Название раввина дано христианами управляющему синагогою в новейшие времена. Польские называют его, по примеру древних евреев западных стран, просто ров, т. е. владыка, наставник, путеводитель. Слово раввин собственно означает ученаго и почти все толкователи Талмуда (талмудисты) без изъятия сим именем нарицаются. Евреи же в Португалии, как равно и живущие в восточных странах, употребляют вместо слова „ров” слово „Хахам”, т. е. Мудрец для означения управляющего синагогою. Но поелику название раввин есть общепринятое, то в устранение всякой погрешности будет оное и мною удержано. Должно заметить, что название раввин не находится ни в Пятикнижии, ниже не существовало во времена перваго храма, упоминается лишь при конце 2-го храма. Особенно же раввины начали быть в большом употреблении по разсеянии евреев, когда они образовали общества в различных странах, где находили себе убежища.

Итак, раввин есть звезда первой величины в еврейских обществах. Под его надзором находится вся синагога и благочиние оной. Ему приданы в товарищи трое или более лиц под названием „Дайоним”, т. е. судьи. Все сии вкупе составляют род совета или судилища, в коем под председательством раввина решаются дела, относящияся до законов чиноправления, как равномерно и частныя споры насчет собственности и т. д. Сей совет и сие судилище евреи называют „Бетдин”, о котором ниже сего дается подробное объяснение.

Поелику священническое достоинство и жертвоприношения вместе с разрушением храма прекратились, то и названия священник или жрец ныне не употребительны. Достоинство раввина не ограничивается единственно, как пред сим достоинство жреца, но поколение Левина, хотя оное и есть единственное изо всех, ныне евреям известное, и которое по мнению их вообще может быть отличено (впрочем, члены сего поколения ныне все вообще почитаются за мирян) и посему управляющий синагогою избирается из общаго класса ученых по большинству голосов общества, но, впрочем, сын раввинский не утверждается каким либо освящением.

Пред сим раввину надлежало быть мужем не токмо весьма ученым, имеющим совершенное познание в еврейском языке, Талмуде и прочих священных книгах, но и кротким и мудрым, хорошей фамилии, хороших нравов и поведения, словом, без всяких пороков. Но за то звание раввинов было почетнейшее во всем обществе и он имел первое место не токмо при богослужении, но и при других торжественных случаях и вообще пользовался ото всех всевозможным почтением и любовию. Доходы раввина были пред сим более чем достаточны, ибо сверх определеннаго жалованья получал он многие добровольные подарки так, что не имел надобности заниматься торговлею или другими светскими делами.

Он был главою синагоги и целаго еврейскаго общества и избирался большинством голосов онаго и с согласия магистрата или помещика, на земле коего общество имело оседлость.

Ему надлежало остроумно разрешать все сомнения насчет моисеевых законов до обрядов и постановлений Талмуда и раввинов, до чиноправления относящиеся, по временам читать нравственныя проповеди и вообще давать обществу наставления в религии и нравственности, имея вместе с тем надзор за нравственностию общества с полным правом наказывать не благонравных всенародным покаянием и денежною пенью в пользу бедных. Его обязанность была также мирить несогласныя стороны и укрощать раздраженныя умы грубаго народа увещеваниями благоговейными и нравственными.

Раввин имел, как уже сказано было, председательство в „бетдине” или судилище, руководствуясь при судопроизводстве книгою законов под заглавием „Хошем Мишпат”. Решения его были весьма просты, ибо все спорныя дела обыкновенно оканчивались присягою. Раввин также венчал желающих вступить в брак, разыскивая наперед позволительность или непозволительность таковаго союза по законам моисеевым и гражданским, но, впрочем, не мог возбранять, чтобы чета 10-ть, 9-ть или иногда 8 лет не сочеталась браком, ибо сие обыкновение искони существует между польскими евреями и превратилось почти в закон. В продолжении сей тетради буду я говорить о вредности слишком ранняго обручения и поспешнаго погребения евреев и о средствах к воспрещению того и другаго.

При смертных случаях и наследственных делах обязанность раввина состояла в том, чтобы защищать вдов и сирот. Развод (книга Второзакония, глава KD. CX. AB изу вание сапога Халица, там же глава KE. CX. XQ) и документы о том надлежало ему разсматривать и составлять. О страшном злоупотреблении сих обрядов будет говорено в статье о разводах между евреями.

Словом, при каждом судебном случае надлежало раввину по надлежащем розыскании изъявлять свое согласие рукоприкладством. При духовных завещаниях, при выборе опекунов, при продаже недвижимаго имения, совершении контрактов, при выборе старшин общества и членов кагала раввину также надлежало чинить изследование и о согласии своем дать письменное объявление. Раввин занимал высшее место и никому не был обязан давать отчета, кроме совести своей и главному раввину, имевшему пребывание свое в Варшаве, где также находился „Великий кагал” и куда он относился в чрезвычайных случаях. При каждом товариществе (хебро) был он почетным членом и важностию своею устранял многия злоупотребления и обманы.

Таковы были раввины в прежния времена в Польше и в такой почести находятся они и поныне почти везде, кроме сей страны, в Англии, Австрии, Германии, Франции, Дании, Швеции и т. д. с тою только разницею, 1/, что во многих землях в спорных денежных делах не могут (они) судить свыше 10 руб., большия же претензии должны отсылать в надлежащее присутственное место. 2/. Не смеют они ни венчать, ни разводить без согласия правительства. 3/. Не вправе налагать пеню или проклятие на какого-либо члена общества за отступление от веры.

Что ж значат ныне раввины еврейских обществ в польских губерниях России? Подобно тому, как новый кагал постепенно упадал, так и раввинское достоинство упадало дотоль, пока оно наконец почти вовсе уничтожилось. Вновь учрежденный кагал, основываясь на законности определения своего правительством, вскоре гораздо более присвоил себе власти, нежели ему по-настоящему дано было. Раввины и дайоны были для него слишком честные люди и препятствовали ему везде в самовольных и безчестных поступках и для сего кагал разными происками старался возбудить раздоры между обществом и раввином. Успев в своем намерении, принял на себя личину кроткаго посредника и засим, будто бы во избежание на будущее время подобных споров, присвоил себе право избирать раввинов и дайонимов самим собою, не требуя голосов общества и подкупая местныя начальства, дабы получить их соизволение на подобные выборы. Кого же выбирали? — из необразованной толпы польских евреев людей без познаний, способностей и нравственности, но зато совершенно от них зависящих и готовых плясать по их дудке. Но и сии новые раввины при всей учености и дурной нравственности, по долгу звания их не могли равнодушно смотреть на все ужасы, чинимыя кагалом, а еще менее оные одобрять и посему были в безпрерывной ссоре с кагалами. Для устранения всех сих препятствий кагал мало помалу вовсе уничтожил звание раввинов и оное существует за исключением раввинов у хазидов лишь в весьма немногих обществах. Замечательно, что в сих обществах, удержавших своих раввинов, хотя и не имеющих прежней важности, находится более нравственности и состояние их лучше, нежели в прочих, казенныя подати исправнее уплачиваются и кагал не позволяет себе таковых несправедливостей, как в прочих обществах.

Итак, для устранения всех препон, кагал, как уже сказано, уничтожил вовсе звание раввинов и вместо оных поставил подраввинов, истолкователей закона Мгора Гороа, которые также имеют первое место в синагоге и при других случаях читают также по нескольку разов в году проповеди о статьях Талмуда. Но главный предмет занятий их состоит в разрешении вопросов насчет чиноправления и сомнительных темных изречений в моисеевых и раввинских постановлениях, что у польских евреев называется „паскнен”. Сего человека евреи с утра и до вечера беспокоят и он должен разрешать сомнения каждаго. Особенно же являются к нему безпрестанно женщины с вопросами своими. Ежели находят кровавое пятно на рубахе, то подраввин должен им сказать от чего сие появилось, от блохи ли или от месячнаго очищения, ибо в последнем случае они не прежде, как по прошествии семи дней могут спать с мужем, очистившись сперва в бане. Также после родов и после перваго соития подраввин должен разрешать повторение плотскаго совокупления и т. д. Но за всею готовностию разрешать как сии, так и подобные малозначущие и даже смешные вопросы, подраввины нимало не пользуются тем уважением, которое было оказываемо раввинам. Жалованье их весьма умеренное и посему позволяется им заниматься торговлею и другими промыслами. Весь круг их действия ограничивается предметами, относящимися до синагоги и до обрядов и им отнюдь не позволяется вмешиваться в дела кагала без приглашения онаго, в противном случае лишаются не токмо места, но и подвергаются стыду и поруганию, ибо кагал, дабы очистить себя, приписывает им в таковых случаях всякия беззакония и бездельничества.

Коль бы ни были маловажны сии места подраввинов, но за всем тем, ради доходов, с оными сопряженных, находится много на них охотников. Кагал же уступает их тем, которые более за них платят. Сверх действительнаго подраввина многие за деньги причисляются кагалом к синагоге и сии, не имея ни занятий, ни по званию своему, ни доходов, пользуются единственно тою выгодою, что освобождены от платежа казенных податей, ибо, как известно, все служители общества свободны от податей.

Есть также род странствующих раввинов, называемых „Еми Мехиах”, т. е. проповедующими кары и покаяния. Проповеди свои, долженствующия возбуждать народ к покаянию и в коих возвещают о близком пришествии Мессии, говорят они обыкновенно при громких рыданиях, изображая ад со всеми ужасами, произносят страшныя проклинания. Поелику нет ни одной религии в мире, которая бы была толь преисполнена суеверия, предразсудков и безсмысленницы, как то бывает религия тех евреев, кои следуют толкованию раввинов своих, то и нет ни одной, которая имела бы толь ужасный ад и о чистилище толь много бесов и злых духов и толь страшных мучений, как вера моисеева по истолкованию раввинов. Но вместе с тем предлагают они разныя средства к спасению и в числе оных чтение „Кадиша”, т. е. сыновья усопших родителей должны ежедневно в продолжении целаго года печали читать в синагоге по нескольку раз молитву, называемую „кадиш”. Сия честь — одна из причин, побуждающих евреев рано вступать в брак, дабы иметь сыновей.

Сии раввины в большой чести у евреев. Они содержатся обществом и на счет онаго бывают отправляемы от однаго места до другаго. Заметим, что хотя они и увещевают народ к покаянию, но не менее того, проповеди их, в коих нет здраваго смысла, весьма вредны и для нравственности и для просвещения евреев вообще.

О дионимах или судьях

Упомянутые выше подраввины имеют несколько помощников, называемых „Дионим”, которые весьма незначущи и даже не имеют везде определеннаго жалованья, а должны довольствоваться добровольными подаяниями, вносимыми каждым, кто имеет какое-либо дело в их судилище или, лучше сказать, судилищной клети.

Пред сим, когда раввины процветали, то и сии дайонимы пользовались общим уважением и действовали вместе с раввином с споспешествованию добра, помогали ему во всех случаях, имели место и голос в кагале и долженствовали давать согласие при сборах старшин и служителей общества. Ныне же их должность единственно в том состоит, чтобы решать споры насчет денежных и других дел. Избираются же (они) определительно ныне кагалом и завися совершенно от онаго, не смеют вмешиваться в дела его. И между дайонимами есть многие, которые за деньги пользуются сим названием, не исправляя должности, единственно для того, чтобы не платить казенных податей.

О хазоне — уставщике

Хазон есть другое лицо в еврейском обществе и пользовался пред сим соразмерною почестью в оном. Он управлял пением в синагоге и тем самым соблюдал порядок при молитве, ибо большая часть в обществе едва ли умеют читать, а тем менее понимают молитвы свои, писанныя на еврейском языке и посему произошел бы величайший безпорядок при богослужении и ежели б уставщик не сохранял порядок напеванием и откликом. Хазону также надлежало пред сим присутствовать при всех выборах и совещаниях общества и он отправлял в оных как бы звание нотариуса. Ныне же должность его единственно в том состоит, чтобы читать и напевать молитвы.

Поелику звание хазона есть довольно почетное и доходное, то весьма многие онаго домогаются, [но] кагалом же уступается тому, кто более ему платит. Иногда выбор его падает на таких, кои едва читать умеют, но каковая в том нужда? Они заплатили порядочную цену, лишь бы умели кричать. Не имея никаких чувств, они, невежи, поют наисвященнейшия молитвы напевом какой-либо питейной песни, производя притом ужаснейший крик! Не должно думать, будто бы я в сем повествовании преступил пределы истины, дабы надсмехаться над богослужением евреев: я слишком почитаю всяк богослужение, чтобы на то покусится. И как насчет сего, так и прочаго, излагаемаго мною о евреях, ссылаюсь на собственное показание сего народа, который признается, что нынешнее богослужение его в величайшем безпорядке до такой степени, что грубая толпа иногда за самыя бездельныя причины в молитвенных храминах своих доходит до ссоры, ругательств и драки. Все сие есть последствие малаго уважения, которое имеют к кагалу, подраввину и прочим духовным церковным служителям.

Должность хазона состоит единственно, как уже сказано было, в пении и служении при синагоге, и поелику в каждом обществе существуют многие синагоги (в обществе из 5000 душ состоящем, наверное можно полагать 5 больших и несколько малых синагог), то и приставлены многие хазоны. Да и в каждой синагоге в особенности есть один старший и один младший хазоним и несколько таковых, кои пользуются одним только названием по причине вышеуказанной и не получают ни жалованья, ни доходов.

Дабы составить полный концерт в синагоге, то приданы каждому хазону в товарищи тенорист, фистула, альтист и басист, да сверх сего бывают еще буденные, субботние и праздничные хазонимы. Почти все сии хазонимы с причетом их могут производить торговлю и другие промыслы. Сии хазоны еще чаще, нежели раввины, странствуют по России в сопровождении трех или четырех товарищей насчет еврейских обществ и поют по субботним праздникам в синагоге их. Они происходят большею частию из Брод — известнаго училища хазонимов, скудны и в рубищах и возвращаются чрез несколько лет в изобильнейшем состоянии.

О иерушалимах

Есть также странствующие евреи из Герусалима, называемые иерушалимами, коих легко узнать можно по турецкой их одежде и чалме. Они происходят из Герусалима и других восточных стран и собирают подаяния, во-первых, в пользу тамошних бедных евреев, особенно же для тех, кои проживают в Герусалиме и кои с своей стороны на том священном месте, где стоял храм Саломона, молятся за евреев западных стран, и, во-вторых, для отправления молитв и содержания безпрерывно горящей лампады при гробнице раввина Мейера чудотворнаго, там похороненнаго. Сверх сего, сии герушалимы продают единоверцам своим так называемую священную землю, взятую на месте бывшаго храма, дабы оныя тем могли избавиться после смерти от наказания „Хибут Гакебер”, ибо толкователи Талмуда утверждают, что евреи, проживающия вне Герусалима, неминуемо подвергаются каранию „Хибут Гакебер”. Оное состоит, по описанию раввинских книг, в следующем. К покойнику, во гробе лежащему, приходит ангел смерти, ударяет железною цепью в гроб, разламывает оный, мучит труп, на сие время паки оживленный разными муками спрашивает от имени и отводит его потом к судилищу всевышняго. Для сей самой причины многие богачи, как равно ученые и раввины, на старости лет своих отправляются в Герушалим, дабы быть там похороненну.

Из сборов или подаяний вышеупомянутых содержатся молитвенныя храмины и нищие в Герушалиме, коих число весьма значительно. Употребляются они также отчасти на взнесение турецкому правительству некоторой подати за дозволение 1/ содержать свечу и отправлять молитвы в пещере Малеврии (1 книга Моисея, глава 49-я, стих 30-й), где, по мнению раввинов, похоронены Адам и Ева, Аврам, Исаак, Иаков и жены их, 2/ иметь приступ к оному месту вблизи турецкой мечети, построенной на основании бывшаго храма на западной стороне онаго, где еще поныне, как говорят, сохранилась развалина или стена, дабы там совершать молитвы.

Замечание: Опыт доказал, что в числе оных герушалимов весьма часто бывают и обманщики, доверие собратий во зло употребляющие.

О шамаше (множественное число „шамашим”) или служителе синагоги

Обязанности его в том состоят, чтобы делать все нужныя разпоряжения и приготовления к богослужению в синагогах и иметь попечение обо всем, к тому относящемся, как-то: об освещении, об отапливании и чистоте, зажигать и гасить свечи, что самое в дни субботние и постные отправляют нанимаемые для того христиане, поелику евреи сию работою почитают (смотри тетрадь о законах чиноправления), распоряжать при продаже с публичнаго торга, занятий при свитке законов (Торе, что ниже сего в статье о доходах синагоги описано будет), взыскивать деньги, звать на свадьбу и на похороны и прислуживать хазониму. Сей служитель синагоги (собственно наш пономарь) хотя и имеет малое жалованье, но за то получает много добровольных и позволительных доходов. Шамашов в каждом обществе весьма много бывает, ибо каждый шамаш синагоги имеет несколько себе подчиненных, кроме тех, кои пользуются одним только названием для избежания казенных податей. Все шамаши без изъятия занимаются мелочною торговлею.

О резнике, Шохат (во множественном числе — Шохтим)

По законам моисеевым, евреи не смеют скотину или птиц ни бить, ни колоть, ниже рвать, а должны перерезать им горло особенно на то назначенным острым и гладким ножем, наблюдая к тому, чтобы кровь начисто вытекала (и поелику в Ветхом завете наистрожайше запрещено употребление крови в пищу, то и очищают мясо от всех кровяных жил, мочат час в воде и на час кладут в соль). Потом резник по постановлениям раввина должен разсматривать резанное им животное, совершенно ли оно здорово. Малейшее пятно, верец, волдир или волокно у них почитается признаком болезни и есть нечто запрещенное, „Трефа”. Даже наималейшая зазубрина в ноже для заклания есть „трефа” и таковой нож должен быть продан христианам.

Сей служитель общества получает плату свою за заклание поштучно и наистрожайше обязан по чистой совести и под опасением наказания великим проклятием определенную часть отдать в кагал (смотри статью о коробке). В других обществах резники получают жалованье от подрядчиков, которые берут на откуп коробку. В каждом обществе бывает несколько резников и что относится до их определения, то обстоятельства онаго такие, что и у прочих служителей.

О почетных служителях общества

Следующие 3 служителя, как-то: „Габа, Гоба и Нееман”, означенные выше под № № 4, 8 и 9, суть почетные служители, избираются из среди кагала на некоторое время и хотя не получают жалованья, но тем не менее умеют набивать себе карманы. „Габа” принимает все деньги по кагалу и по синагоге, сохраняет оные и отдает вних отчет. „Гоба” взыскивает недоимки, относящиеся до кагала и до синагоги, — последнее исправляет „шамаш”. „Неемоны”, или поверенные, определяются отчасти со стороны кагала, отчасти же со стороны подрядивших коробку. Они должны наблюдать за тем, чтобы сообразно еврейским законам не поступало в продажу запрещенное мясо вместо незапрещеннаго, чтобы при продаже онаго не было никакого подлога как на счет весу, так и платы с той и с другой стороны и т. д. Наконец, „Ров-хешбон” ведет счеты. Он, равно и прочие служители и бухгалтеры, писаря и т. д., состоят на жалованье у кагала. Сверх всех поименованных людей, есть еще целыя сотни в обществе, которые записаны кагалом в числе общественных служителей, не исправляя никаких должностей и единственно по причинам, многократно уже упомянутым.

О товариществах в еврейском обществе „Хеброте”

„Хеброты” суть собрания или товарищества добровольно сложившиеся, члены коих плотят известную сумму денег при вступлении, да сверх того ежемесячно или еженедельно. Они имеют особы свои законы и правила, суть независимы от кагала и избирают из среды своей старшин, кои сменяются каждый месяц или каждый год. Таковых товариществ имеется, глядя по многолюдству или достатку общества, несколько под различными наименованиями и для разных целей. Пред сим имели завсегда раввина почетным своим членом, без согласия коего и образоваться не могли.

Известнейшия ныне товарищества суть следующия:

1. „Хебра кадиша” — священное товарищество. 2. „Хебра талмуд гора” — товарищество для наставления в Торе. 3. „Хебра етомим” — товарищество для вспоможения сирот. 4. „Хебра бикор холим” — товарищество для хождения за больными. 5. „Хебра левея” — товарищество для погребения неимущих. 6. „Хебра гемилот хасадим” — благотворительное товарищество. 7. „Хебра бет ханесес” — товарищество для содержания синагоги. 8. „Хебра ханесес кала” — товарищество для выдачи замуж невест. 9. „Хебра тошия” — товарищество для разных вспомоществований и 10. „Хебра мишарим” — товарищество благоволения.

Сверх сего, ремесленники образуют между собою цехи, как-то: цех сапожников, портных и т. д. Одно из главных их правил состоит в том, чтобы никто из них не работал ниже положенной между ими цены, посему и не терпят в обществе своем ремесленника, не записаннаго в их цех, чтобы он, как они говорят, цену им не испортил.

1. „Хебра кадиша” занимает первое место между товариществами и не имеет определенной цели, а простирается на все, относящееся к благу человечества. Собрание сие существует с давнейших времен и члены онаго суть обыкновенно наизнатнейшия люди в обществе.

2. „Хебра талмуд гора” имеет в предмете обучать на свой счет бедных детей Священному писанию и Талмуду, а равномерно и помогать ученым, но недостаточным раввинам, дабы они могли без забот предаваться изследованию Торы и Талмуда.

3. „Хебра етомим” старается о воспитании сирот и о том, дабы их потом пристроить.

4. „Хебра бикор холим” есть как бы помощник священнаго товарищества (хедера кадиша), ибо коль скоро доходит до последняго сведение о каком-либо больном, то старается узнать о его обстоятельствах и болезни, первое же наряжает попеременно из среды своей некоторых членов для хождения за ним, покупает лекарство и прочее. Буде больной приближается к смерти, то по крайней мере десять человек из товарищества „Хебра бикар холим” должны присутствовать, дабы вместе с больным читать молитвы до последняго издыхания. Коль скоро же испускает дух, то немедленно входит в комнату.

5. „Хебра левея”. Несколько членов онаго вынимают покойника из постели, кладут его на землю, подослав под него несколько соломы, достают для него саван („тахримим”), очищают оный при соблюдении разных церемоний и при чтении молитв, одевают его в оный саван, сколачивают гроб из нескольких досок, сами копают могилу и зарывают оную. Все сие исправляют в течении шести или семи часов. Неудивительно, ежели при таковом обычае многие заживо в землю опускаются, как-то многие врачи уже заметили (о чем я буду иметь честь пространнее объясняться в конце сей тетради). После погребения обыкновенно исправляется священным товариществом в течении четырех недель богослужение в доме покойничем. Должно заметить, что семейство богатаго за все сие дорого плотит, но что для беднаго то же самое безденежно делается.

6. „Хебра гемилот хасадим”. Богатейшие в обществе откладывают капитал и из онаго ссужают под залог недостаточнаго, дабы помочь ему в нужде потребною им суммою, не взыскивая никаких процентов.

7. „Хебра бет ханесес”. Члены онаго имеют попечение о содержании синагоги.

8. „Хебра ханесес кала” старается о выдаче замуж бедных добродетельных девушек, ссужая их платьем, бельем и т. д. для перваго заведения.

9. „Хебра тошия” имеет целию помочь всякому притесненному, нуждающемуся и несчастному.

10. „Хебра мишарим” положило себе за правило споспешествовать всякому добру и устранять всякое зло.

Цель как сего последняго товарищества, так равно и предыдущаго (№ 9) и упомянутых под № 6, невзирая на благородное название оных, подлежит большому сомнению и характер оных товариществ весьма двусмыслен (чти тетрадь о кагале). Наконец, должен я заметить, что и „хеброты” не смеют вмешиваться в дела кагалов и поелику сей везде там присутствует, где есть случай нажиться, то не взирая на „хеброты”, при смерти какого-либо богача является с претензиею, налагает запрещение на имение и не прежде снимает, пока не получит 200 или более червоных.

О доходах с общества.

Подати по кагалу.

Хотя кагал первоначально учрежден правительством единственно для того, чтобы иметь попечение о сборе казенных податей, на что и установлены так называемые коробки (в тетради моей о кагале объясненныя), на сей конец слишком достаточные, однако ж разными происками и под личиною правдивости присвоил он себе право замещать все общественные должности, налагая сверх того на общество по своему произволу разныя подати, не ведя им ни вернаго счета, ниже давая кому-либо в них отчета. Одним словом, кагал ныне всю власть в себе заключает, члены онаго суть единственные судьи и старшины общества.

Излагаемое ниже сего довольно ясно доказывает, с одной стороны, какие безчестные поступки и притеснении кагал себе позволяет, с другой стороны, какия ужасныя суммы им собираются, из коих при хорошем управлении (признавая, впрочем, законность оных) не токмо можно будет уплачивать все казенныя недоимки, но и учреждать из остатков училища и другия общеполезныя заведения.

Для примера привожу я доходы, известныя под названием коробок, ибо оные можно некоторым образом изчислить, прочия же, ниже сего упоминаемыя, хотя и суть весьма значительны, но их трудно поверять. Чтобы ни в чем не превзойти меры, цены мною положены самыя низкия, а количество потребностей по возможности малое.

Виленское общество есть величайшее из еврейских обществ в России и содержит до 25 000 душ (ибо на ревижския сказки нельзя полагаться), но, положим, только 20 000 душ. Подать с фунта говядины плотится 12 коп., но я полагаю лишь 10 коп. и по сложности на каждого по 150 фунта в год составляет с души ежегодно 15 руб., а с 20 000 душ — 300 000 руб. За соль также плотят по 10 коп. с фунта (евреи употребляют вдвое более соли, нежели христиане, ибо у них всякое мясо должно лежать целый час в соли прежде, нежели варится). Полагая на душу 20 фунтов соли в год, составляет 2 руб., а всего — 40 000.

Со всякаго битаго гуся или индейки сверх определенной подати за заклание достается кагалу еще по два лучших пера из каждаго крыла и ис всякаго быка, барана или теленка принадлежит оному кожуры оных. Как перья, так и кожуры отдаются кагалом на откуп. Положим, что из числа 20 000 жителей лишь 10 000 едят гусей и что прочие за бедностию онаго сделать не в состоянии (хотя они, впрочем, величайшие охотники до гусей и при малейшей возможности стараются иметь у себя в праздник жаренаго гуся на стол). Полагая на каждаго по 10 гусей в год, составляет 100 000 гусей. Из каждаго по 4 пера составляет 400 000 перьев, считая 1000 по 10 руб., выходит 4000 руб. Отдача в откуп кожур 3000 быков, ежегодно закалываемых в Вильно (в сем городе не имеется мясников из христиан и поелику евреи по их закону не могут употреблять в пищу задней части, да и многия колотыя уже животныя не могут идти в пищу, по причинам изложенным в статье о резнике, то говядина сия продается христианам) с кожуры по 10 руб. — итого 30 000 руб. Полагая, что ежегодно бьют телят и баранов, считая по 2 руб. с кожи, составляет 10 000, итого — 384 000 руб.

Казенныя подати виленскаго общества могут простираться до 250 000, в остатке — 134 000 руб. К сему должно прибавить подати за заклание, как-то: с быка 160 коп., с теленка и барана 60 коп., с гуся 20 коп., с индейки 40 коп., с курицы 5 коп., также за муку, свечи и многие другия доходы кагала, о коих далее упомянуто будет и кои составляют весьма значительную сумму.

Шкловское общество есть одно из недостаточных и считает лишь около 5000 душ. Подати с фунта говядины плотится по 6, 5 коп. Положим на душу 150 руб. в год, по 6 коп., и всего лишь 4000 душ, выходит 36 000 руб. За соль плотят по 8 коп. с фунта, по 20 руб. в год на человека составят 3200, положим 3000 руб., 500 бычьих кож по 10 руб. — 5000, за телячьи и бараньи кожуры 1000 (с муки и свечей также плотится подать, но сколько, мне неизвестно) итого 45 000, казенных податей полагаю 3000, в остатке — 15 000. Причислим к сему подать с заклания и другия неопределенныя подати кагала, то и окажется в сем обществе при всей его бедности остатку до 100 000 руб.

Остается нам говорить о податях с бань и с плакатных паспортов и о податях называемых „Рахош яд гогадола” гл. нижэй и „Схом”. Почти каждое общество имеет особенную свою баню для мужскаго и женскаго пола. Они состоят из ключевых или теплых и холодных бань. По законам моисеевым женщины должны после месячнаго очищения и после родов в продолжении известнаго времени очищаться в ключевой воде. Невеста должна также, как пред первым соитием, так и после онаго очищаться в бане, ибо потерянная кровь оскверняет ее. Мужчины ходят в баню по произволу, пред праздником же все без изъятия должны умываться в бане. Мужчины иногда ничего, а иногда самую малость плотят, женщины обязаны плотить за каждую баню 20 и 25 грошей, невеста же 2 или более червоных. Сие учреждение кагалом также отдается на откуп, но доходы онаго не могу изчислить.

С плакатных паспортов кагал имеет большие доходы и при взимании за оные пошлин поступает совершенно по своему произволу, требуя за них, глядя по достатку получающаго, от 10 до 20 руб.

Поборы под названием „Рахаш”, отчасти уже описанные в тетради о кагале, в пользу главнейших служителей общества, как то: раввина, дайонима, хезона и шамаша, существуют со времен польскаго правительства и суть весьма древняго происхождения. Они состоят в следующем: в платеже двух или четырех процентов с приданого при совокуплении браком, в известной подати при продаже домов и земель, при заключении контрактов, духовных завещаний, даяний и всякаго рода записей, также и при разных других случаях, как-то при венчании, смертных случаях, наследственных делах и т. д. Но за то для раввина была священная обязанность с советом прочих служителей наблюдать за тем, чтобы при браках, разводах и других случаях не были нарушаемы законы, чтобы при кончине богатых людей, вдовы и сироты их не были обижены, чтобы добросовестные люди были избираемы в опекуны и чтобы не было поддела в духовных и других записях и, имея наблюдение за всеми сими делами, имели власть и ответственность за оныя. Ныне же после кончины достаточнаго человека кагал немедленно является, чтобы все замечать, налагает запрещение на имение и вызывается потом опекуном. Горе после сего бедным вдовам и сиротам!

Подати сии, именуемые „Рохаш”, существуют и ныне в полной их силе, но без первоначальной их цели, ибо ни раввины, ни хазон и т. д. ими не пользуются, а состоят они в полном распоряжении кагала, который отдает их на откуп и даже умножил новой податью под названием „Ящ гогдола”, то есть „Велия” десница или сила. Она взимается с вдовцов, желающих вторично вступить в брак, и составляет не двух или четырех процентов с приданаго, но налагается по собственному произволу кагала.

Наконец, кагал имеет власть в случае, ежели все поборы и доходы окажутся недостаточными к уплачиванию казенных податей, налагать на общество так называемое „Охом” — дань или оброк и сие почти ежегодно производится. В сем случае кагал показывает в полной мере свою несправедливость и свое самовластие. Он бережет многих богачей, чтобы не лишиться их покровительства или по другим причинам, от других берет подарки и так вся тягость падает обыкновенно на людей средняго состояния и на ремесленников. Сколько же с кого взыскивает, в том не дает отчета, ни квитанции, берет же с каждаго члена общества, глядя по возможности, 5, 10, 25, 100 и по 300 руб.

Присовокупим, наконец, что кагал на содержание синагоги и служителей ея ничего не уделяет из своих доходов, а еще менее на вспоможение бедным в обществе, ибо на сей конец собираются добровольныя подаяния под названием „Тамху” — пища. Приезжающие неимущие получают единовременное пропитание и денежное вспоможение также от общества. Одним словом, кагал имеет употребить свои доходы единственно на уплату казенных податей и, невзирая на то, что втрое больше собирает, нежели подати сии составляют, копит долги на долги. На весьма естественный вопрос — куда деваются толь значительныя суммы, отвечаю следующее. Нынешние члены кагала должны быть почитаемы не иначе, как за подставныя лица (смотри тетрадь о кагале), посему слишком мало власти имеющия, чтобы делать важныя утайки. Они суть наемники, получающие еженедельно от двух до трех червоных жалованья, за которыми богатейшие в обществе, составляющие невидимый кагал, всем управляющий, строго смотрят. Бедняки, коих главная выгода, кроме жалованья, в том состоит, что на счет общества хорошо жить могут. Что же относится до казенных недоимков, то сих наемных членов кагала, конечно, берут за них под суд, но им плотить нечем, богатейшие же стараются из дела выпутаться. Где же кроется зло?

Как мне кажется, то все зло проистекает, во-первых, от великаго безпорядка и от крайне нерадиваго производства дел в их канцелярии или так называемой кагальной палате, которая весьма похожа на нищенскую клеть. Здесь живут все вместе — поверенный, писарь, бухгалтер, счетоводец, фактор и слуга — все на счет общества, один обманывает другаго и никто не смеет сказать ни слова, ибо все виновны в обмане и в безчестности. Положим, тринадцать или пятнадцать членов кагала, которые кроме жалованья получают полное свое содержание от общества, как равно и безчисленная толпа кагальных прислужников, то сие, конечно, составляет уже значительную сумму. К сему прибавить должно обманы и воровство, более или менее важныя. Ежели один обманывает в десяти рублях, то другой обманывает в 25 руб., третий — в 200 рублях и т. д. Поверенный же с своей стороны также без обмана не бывает и ежели уплачивает 1000 руб., то ставит на счет два или три. Словом, все вместе составляют одну шайку и никак не помышляют о том, чтобы вести порядочныя книги и счета. При таковых обстоятельствах весьма трудно их поверять, ибо они не выдают ни свидетельств, ни расписок.

Во-вторых, откупщики коробок, которые во всей подробности могут изчислить перечет и прибыль, откупают оныя за самую низкую цену, даря кагалу или тому, кто сею частию заведывает, несколько тысяч рублей и невзирая на то, что отдача сия в откуп для соблюдения формы производится публично, откуп отдается всегда тому, кто более дарил кагалу. Кто ж из общества осмелится противу стать такому злоупотреблению? Богачи, составляющие невидимый кагал, имеют от сего свою выгоду, а бедные должны молчать. Ежели ж иные из них будут столь дерзновенны, чтобы противустоять кагалу и всем прочим чинам и обратятся с просьбою прямо в Сенат, то имеют во всех присутственных местах против себя и при всей правдивости Сената не могут найти правосудия, будучи всеми преследываемы.

Третия причина состоит в лихоимстве наших губернских чиновников, начиная от полицмейстера и до последняго писаря. Все полицейские и гражданские чиновники состоят на жалованье у кагала и должны посему потворствовать оному. Ежели ж и найдется несколько честных чиновников, которые не хотят брать подарков, то сии или недолго на месте остаются, или же кагал все средства употребит, чтобы и честнейших развратить. Подкупы сии, или под другим названием, или вовсе не заносятся в книгу.

По мнению моему было бы весьма полезно прежде еще, нежели приступлено будет к исправлению еврейских обществ (яко вещи, необходимо нужной) послать несколько людей, сведущих в еврейских делах, которые бы могли все сии злоупотребления на месте разыскать не столько для того, чтобы виновных подвести под наказание, сколько для указания правительству удолнейших мер, имеющих быть принятыми на будущее время при общем преобразовании. Общественные же деньги, кагалом расточаемые, можно будет тогда употребить на вспомоществование неимущих в обществе, особенно же тех, кои желают упражняться в земледелии и на заведение хороших школ, больниц и т. п.

Сборы по синагоге

1. Всякий член общества нанимает себе ежегодно место в синагоге, платя за оное от 5 до 100 руб. Чем ближе оное место к священному ковчегу, тем дороже.

2. В известные дни недели, также и по субботам, празднчным и постным дням, в кои Тора (т. е. 5 книг Моисеевых, писанныя со всевозможным тщанием и без малейшей ошибки на свитке пергамента в . или . аршина длины, покрытыя богато вышитым шелковым чехлом, обвешанным разными серебряными украшениями) вынимается из священного кивота. Развитие оной и чтения из нея (при чем поименно вызывают обыкновенно до восьми человек), право стоять в оное время в близости Торы, произнесение благословения и потом завитие, покрытие Торы и вкладывание оной в ковчег — все сие по одиночке продается шамашом в синагоге с публичнаго торга и в праздничные дни покупается дорогою ценою. Деньги, при сих случаях собираемые, называются „Мицваш” и составляют весьма значительную сумму.

Как мало ни есть общество евреев в здешней столице, но за всем тем в так называемой немецкой синагоге собираются сим способом в одни осенние праздники до 1500 руб. К добровольным податям на разныя богоугодныя заведения принадлежат и потаенныя пособия или деньги, называемыя „Цадака”, — слово, означающее собственно добродетель. Оные собираются для разных предметов, обыкновенно в скрытых кружках, например, для содержания дома учения „Бет Медрашим”. Сие есть заведение, в коем занимаются изучением Талмуда и других священных книг, также отправляется там богослужение. Ходят туда и стар и млад, ибо закон требует, чтобы всякий ежедневно читал Тору. Другой добровольный сбор существует в пользу благочестивых и бедных евреев в Палестине, особенно же тех, кои живут в Иерусалиме, дабы они отправляли молитвы за общество на оном священном месте, где находилась святая святых Храма Иерусалимскаго и могли б содержать там безпрерывно горящую лампаду.

Предложения к исправлению всего еврейскаго общества

Хотя мною и были уже деланы некоторыя предложения относительно исправления кагала, однако да будет мне позволено здесь прибавить еще нечто насчет всего общества, столь смежнаго с кагалом, что нельзя разделить обоих одно от другаго, так что только тогда будут познания о еврейском обществе и посему я пребываю в той надежде, что меня простят, ежели здесь повторю такия статьи, о коих мною уже говорено в трактате о кагале.

Я весьма удален от того мнения, будто бы предложения мои к улучшению суть благоразумнейшия и приличнейшия, но поелику они основываются на опыте и на познании характера, языка, веры и всего жития и бытия евреев, то ласкаю себя надеждою, что по крайней мере некоторыя из них будут одобрены правительством и весьма приятная была бы для меня награда, ежели б я, хотя и отдаленнейшим образом, мог споспешествовать к улучшению печальнаго, несчастнаго положения еврейскаго народа в России. Нет в том сомнения, что есть многия честныя и добрыя души и в еврейском обществе, которыя оплакивают жалостное состояние своего общества, но что возмогут сии не многие? Ежели они осмелятся подать свой голос, то навлекут на себя негодование кагала, который тем жесточее с ними поступать будет, а между тем положение их собратий ничем не облегчится. Но как? Неужель ваши слезы, неужель самая скорбь добродетельных христиан о вашем злополучии останутся навсегда тщетными? Нет, молитесь от чистаго сердца господу Авраама, Исаака и Иакова о долголетии и благополучном царствовании августейшаго монарха нашего Николая Павловича, помазанника божия, поставленнаго им на то, чтобы общастливить народ свой, и питайте надежду, что он с высоты престола своего и на еврейский народ с отеческим попечением взирает и, будучи орудием всевышняго, призрит осиротевший Израиль.

Начертание плана к исправлению кагала и всего еврейскаго общества в России

Совершенное исправление кагала и еврейскаго общества, по моим понятиям, только тогда может быть производимо в действие и иметь хорошия последствия, 1/, когда наперед новый кагал будет определен к должности, 2/, когда учреждено будет под смотрением министра просвещения верховное присутственное место для всех еврейских дел (главное судебное и духовное еврейское правление), 3/, когда в каждом обществе учрежден будет духовный совет и 4/, когда достоинство раввина возстановлено будет вовсе.

Верховный кагал

В каждой губернии, где проживают евреи, должно составить верховный кагал из честнейших и почетнейших евреев, как сие бывало во время польскаго правительства и еще поныне существует во всех прочих государствах, где евреи не имеют прав гражданина. Сей верховный кагал имеет быть составлен из губернскаго Парнаса (главнаго старосты), из двух казначеев „Габоим”, двух сборщиков „Гобим”, двух поверенных из каждаго общества и двух слуг. Главный раввин и еще два раввина из разных обществ также должны присутствовать в сем верховном кагале, который, за исключением сих последних, изберется через каждые три года депутатами всех обществ. Верховный сей кагал по настоящему ревизует все общества в своей губернии, ибо все общества в губернии должны в отношении к казенным податям отвечать одно за другое так, чтобы впредь никаких казенных недоимок не было. Каждые три года верховный кагал обязан открыть большое собрание. В приличном для того месте имеют собираться по нескольку кагальных членов из каждаго общества в губернии, предъявлять книги свои и во всем отдавать отчеты. Сверх сего, верховный кагал должен иметь право во всякое ему удобное время смотреть за кагалами в подведомственных ему обществах и прекращать на месте всякия безпорядки, отставлять кагалы, предавать их суду и т. д. с полным правом на вспоможение полиции или тех присутственных мест, до которых дело принадлежать будет. Нет надобности, чтобы верховный кагал имел определенное место пребывания или чтобы члены онаго жили в одном обществе, довольно того, ежели они могут собираться в назначенное время. Верховный кагал должен иметь утверждение главнаго судебнаго и духовнаго еврейскаго правления (в образовании верховнаго кагала многое по обстоятельствам может быть переменено).

Кагал

Каждое общество избирает впредь свой кагал не иначе, как во время собрания верховнаго кагала и, сверх того, таковой выбор должен быть утвержден сим последним. Кагал должен быть почитаем за присутственное место и иметь либо раввина, либо однаго из дайонимов заседателем. Полиция же и прочия присутственныя места в случае нужды не имеют права отказывать ему в помощи. Кагал не смеет мешаться в дела синагоги и прочее, разве только тогда, когда общество его на то вызовет. Каждые четыре месяца кагал долженствует иметь общее собрание под председательством раввина, чтобы поверять отчеты. Нельзя избирать в члены кагала человека дурнаго и который за преступление был наказан.

Главное судебное и духовное правление

Сие правление должно быть образовано здесь в столице подобно Юстиц-коллегии Лифляндских и Эстляндских дел и состоять в ведении министра духовных дел иностранных исповеданий. При оном должны быть определены некоторые чиновники, которые бы знали не токмо еврейский язык, но и судебник еврейский („Хошем Мишпат”), все законы Моисеевы, чиноправление, как равно и все обряды.

Сие правление разыскивает, решает и утверждает от имени монарха все, что токмо относится до еврейских обществ. Поступающия в оное бумаги из сих обществ должны быть на российском или немецком языках по форме, подписанной правительством. К тем же документам, которые по законам Моисеевым должны быть писаны на еврейском языке, как-то „Танаим” — акт обручения, „Кесуба” — запись на имя жены, „Гет” — разводное письмо, „Халица” — акт изувание сапога и т. д., должны быть приложены переводы на немецком или русском языках. Как сии, так и все прочие должны быть предварительно конфирмированы частны духовным советом общества. Каким же образом имеет быть устроено главное духовное и судебное правление, есть дело правительства.

Частный духовный совет

В каждом еврейском обществе должен быть еврейский духовный совет, состоящий под председательством раввина, из даионима, хазона, из трех или четырех других достойных ученых людей в виде заседателей и из других членов кагала. Оный совет состоит из двух отделений и за исключением раввина, который остается непременным председателем, целым обществом избирается и получает подтверждение свое от главнаго духовнаго и судебнаго правления.

Все члены духовнаго совета, как-то раввин, даионим и заседатели, должны быть обязываемы, согласно с правилами еврейскаго закона, признавать повеления монарха за высший закон в гражданском и политическом отношении, как сие разрешено великим сангедрином в Париже в 1807 году (см. постановление сангедрина стр. 106) и, следовательно, ежели церковный их судебник или различныя токования на оный содержат гражданския или политическия заповеди, противуречащия оным государственным законам, то сии заповеди не должны иметь действия на них, одним словом, они должны предпочтительно признавать законы государственныя и оным повиноваться и согласно с вышеизложенным правилом обучать судить и проповедывать.

Духовный совет имеет в своем ведении все относящееся до синагоги, до школ и до воспитания вообще, должен смотреть за нравственностью общества и т. д. Между прочим лежит на нем обязанность наблюдать за тем, чтобы раввины и учителя ни публично, ни частно не делали толкований заповедей, противных вышесказанной обязанности. Их должность есть также стараться всеми силами о поощрении евреев к производству хлебопашества и полезных промыслов, указывая правительству тех поименно, которые не в состоянии доставить удовлетворительнаго сведения на счет их промысла и средств к пропитанию. Сверх сего, духовный совет каждаго общества обязан представлять главный суду и духовному еврейскому правлению о числе необходимо нужных в каждом обществе, по Моисеевым законам, служителей и за сим строго должно быть наблюдаемо затем, чтобы злоупотребления по сему предмету, в первом отделении сей тетради упомянутыя, были вовсе прекращаемы.

Второе отделение духовнаго совета, составлявшее пред сим тайный „Бетедин”, разрешает единственно случаи, относящиеся до законов чиноправления и до обрядов и отвечает на все вопросы, ежечасно встречающиеся по сему предмету, решает споры, сближает, мирит спорные стороны и вообще старается возстановлять спокойствие в обществе, весьма часто нарушаемое, но в делах денежных должны судить не свыше известной суммы, правительством определяемой, отсылая большия требования в присутственныя места, куда оныя следуют. Сие второе отделение есть, так сказать, словесный суд, в коем ничто на письме произведено быть не может.

Наконец, считаю нужным заметить, что частный духовный совет не должен иметь права наказывать кого-либо великим или малым проклятием или положить на кого денежную пеню, телесное или церковное наказание (без письменнаго согласия наказуемаго) за отступление от веры, а еще менее таковых отступивших преследывать и подвергать в противном случае строжайшему взысканию.

Хебро

Все „Хеброты” (товарищества) должны состоять под надзором духовнаго совета, который обязан разыскивать, точно ли они то суть, чем себя показывают, и обо всем доносить главному суду и духовному правлению, и как уже существующие, так и вновь учреждаемые, должны иметь позволение от правительства.

Главный раввин

Оный должен быть избираем из среды раввинов всеми обществами губернии или поверенными их с согласия главнаго кагала. По испытании онаго духовным советом, его выборы и все бумаги его должны быть представлены главному суду и духовному еврейскому правлению, и ежели все найдено будет в надлежащем порядке, то утверждаются правительством. Он может жить в каждом обществе и вместе с тем отправлять должность обыкновеннаго раввина. Он есть член главнаго кагала и все, что в его губернии в частных духовных советах важнаго производится, должно быть доведено до его сведения, все испытания и определения должны быть им одобрены прежде, нежели могут представлены к утверждению правительства. Жалованье свое получает он из духовной синагоги и как у евреев почти за закон почитается наделять раввинов своих добровольными подарками, то и не воспрещает им принятие оных. За то ни главный, ни простой раввин, ниже кто-либо из общественных служителей, получающих жалованье, не смеет заниматься ни торговлею, ниже другим промыслом.

Раввин и подраввин

Раввины, избираемые всем обществом, должны быть испытуемы главным духовным советом и при сведениях в их званиях необходимых должны знать кроме еврейскаго по крайней мере еще один язык, польский, русский или немецкий, и оный как читать, так и писать. Впоследствии раввины должны будут непременно обучаться как чтению, так и письму российскому. Духовный совет должен представить их свидетельства и прочие бумаги в главный суд и духовное еврейское правление и ежели не окажется никаких препятствий, то раввин утверждается правительством, от коего и получает подробнейшее наставление в обязанностях его. Буде общество слишком велико, так что однаго раввина недостаточно будет, то оное общество может на свой счет избрать еще и подраввина или „Гора-Гороа”. Сей равным образом должен быть испытываем духовным советом и утвержден правительством.

Синагоги и минианимы

В каждой синагоге должны быть две шнуровые книги: в одной имеют быть записаны все новорожденные мужеска и женска пола, законные и незаконные, в другой же — все умершие так, как сие водится в христианских церквах. Ежегодно же имеют быть присылаемы в главный суд и духовное правление ведомости по сему предмету и сие особенно для того, чтобы впредь узнавать настоящее число людей в каждом обществе. Для оной же цели нахожу нужным, чтобы каждый отец семейства имел у себя на дому копии ревижской сказки с означением даже примет всех членов его семейства, ибо после сего не будет уже возможности подделывать оныя ревижския сказки.

Синагоги впредь не должны столь многочисленны, ибо множество оных становится обществу в тягость по причине больших издержек на их содержание. О числе оных должно быть подробно донесено правительству частными духовными советами и без согласия перваго впредь ни старая синагога существовать, ни новая открыта быть не могут. Минианимы, или молитвенныя храмины, коих в каждом обществе великое число существует, должны быть вовсе запрещены, ибо, во-первых, теряют от оных синагоги весьма много из своих доходов. Почти все богатейшие люди ходят туда на молитву и хозяин оных удерживает деньги при служении, по еврейскому обряду собираемые, для себя за постой, за свечи и за труды свои, и во-вторых, для прекращения безнравственности, случающейся в сих молитвенных храминах, кои не имеют особеннаго за собою надзора.

Единственно те минианимы должны быть дозволяемы, кои по еврейским законам необходимы, как при похоронах и т. д. Обрезание, имеющее всегда совершаться в восьмой день рождения, исключая болезни или слабости новорожденнаго, впредь не должно быть где-либо предпринимаемо, кроме синагоги и к тому человеком знающим и опытным. Есть много примеров, что дети по неведению совершившаго обрезание лишались жизни и посему присутствие врача при таковых случаях было бы не излишнее.

Особенно же обрезатель („Могал”) должен предъявлять до совершения обрезания свидетельство врача, что он совершенно здоров и что нет опасения, чтобы он мог заразить младенца какою-либо прилипчивою болезнию, ибо, поелику обрезатель должен три раза сряду сосать кровь из пореза, то и случилось, что сим образом младенец заразился нечистою.

Что относится до супружества, то никому из евреев не должно быть впредь дозволено вступать в брак до совершения 22-летняго возраста. Невеста же должна иметь не менее 17-ти лет от роду. К тому же, всяк желающий жениться должен доказать, что он в состоянии прокормить жену или что имеет достаточный капитал или же заниматься ремеслом и т. д. Причины тому изложены в тетради моей о состоянии евреев в России и отчасти ниже сего изложены в статье о разводах. Ни одна свадьба не должна быть совершаема без ведома и дозволения правительства. Частный духовный совет имеет каждый раз входить предварительно с представлением в главный суд и духовное правление с пояснением лет и достатка, желающаго обручаться.

Разводы

Частые разводы, нищета, сильное приращение числа негодяев — суть плоды ранней женитьбы евреев (ибо женятся уже на 9 и 10-м году, хотя Талмуд предписывает 19-ти летний возраст, руководствуясь словами Священнаго писания, кн. Бытия, гл. 1, ст. 28-й — „раститеся и множитеся”) и были искони великою тягостию для обществ. Сии ранние союзы бывают отчасти поощряемы благочестивыми евреями, кои на свой счет делают свадебный стол для новобрачных, полагая, что делают богу угодное дело, соединив чету нищих узами брака, чету, которая на другой или на третий день и куска хлеба не имеет, ниже подушки, чтобы приклонить главу свою. И так, вскоре за женитьбой следуют разводы, кои по еврейским законам весьма незатруднительны (и даже Талмуд допускает оные весьма легко) и при малейшем поводе, как-то ежели жена худо состряпала блюдо, имеет дурной запах изо рта или ежели муж встретит где-либо женщину, которая красивее жены его и т. д. может он послать к последней разводную (называемою в Священном писании „книгою распусною”) чрез вестника. Жена и дети остаются за сим без хлеба, соделываются нищими и негодяями и становятся обществу в тягость.

В 11-м веке раввины полагали, что чрезмерно частые разводы от того происходили, что евреям тогда позволено было жениться более, нежели на одной жене и посему они составили совещание в городе Вормсе и на оном произнесли проклятие над каждым, кто впредь более, нежели одну жену иметь будет. Но за всем тем разводы в Польше весьма часты по причинам выше изложенным. Посему впредь никакой развод не должен быть разрешаем, который не был предварительно разыскиваем духовным советом общества и который не может быть признан законным по государственным узаконениям. Доказательства о том должны быть представляемы на уважение главного суда и духовнаго правления, которое дает свое разрешение на основании государственных законов (в собрании сангедрина на стр. 106 сказано — „развод должен быть допускаем и духовными и гражданскими законами”).

Похороны

Никако [го] покойника не должно хоронить прежде истечения трех суток и самый Талмуд назначает четвертый день (в Моисеевых законах на счет сего ничего не сказано), ибо в Талмуде „Макот”, глава „Семахот” § 8 и 11-й именно сказано — „не должно оставлять покойника на ночь в доме в ожидании родственников или гостей для отдания ему последней почести, но немедленно отнести его на кладбище и оставлять его в течении трех дней в особо отведенной комнате или пещере без погребения и посещать несколько раз в день, дабы наблюдать, не откроются ли в нем искры жизни, ибо сказано там далее — был случай, что хотели похоронить мнимо усопшего и что он ожил и потом еще жил 25 лет и пятерых детей на свет произвел”.

Раннее погребение евреев есть нечто ужасное и варварское. Ежели есть малейшая возможность, то не оставляют они покойника на ночь у себя на дому и едва что тело охладело, то уносят оное и погребают (весьма естественно, что при таковых обстоятельствах многие евреи заживо хоронятся. Хотя многие врачи уже писали о сем предмете, но сие евреями не уважается, ибо оные врачи ведь не раввины) и по какой причине? Потому, что некоторые сумасбродные и не ученые раввины кое-где писали, что душа усопшаго блуждает между небом и землею, доколе тело его не похоронено в земле. Другие же суеверные раввины основываются на самом Ветхом завете, ибо в книге Второзакония, гл. 21, ст. 23-й, где говорится о преступнике, который в наказание был повешен, сказано: „Да не проночует тело его на древе, но во гробе погребите его в тот же день”. Поелику же в тексте слово „погребсти” по свойству еврейскаго языка дважды упомянуто, то и утверждают они, что каждый покойник должен непременно быть похоронен в тот же день, в котором скончался.

Между прочим, в других землях уже давно между евреями заведен обычай не хоронить покойника до истечения трех дней.

Наталля Анофранка. Партрэты разбойнікаў беларуска-літоўскіх губерняў (з гісторыі штодзённасці першай паловы ХІХ ст.)

13 верасня, 2010 |


Крымінальная сфера ў першай палове ХІХ ст. у беларуска-літоўскіх губернях [1] была cтракатай. Як і ў любым іншым грамадстве, тут адбываліся больш ці менш цяжкія злачынствы супраць асобы (збіццё, цялесныя пашкоджанні, забойствы, гвалтаванні), а таксама супраць маёмасці (крадзяжы, грабяжы, махлярствы). Акрамя ўніверсальных злачынстваў, уласцівых любому гістарычнаму перыяду з прычыны чалавечай прыроды, былі злачынствы і правапарушэнні, якія абумоўліваліся тагачасным сацыяльным ладам (эканамічнымі і сацыяльнымі адносінамі ў грамадстве). Для беларуска-літоўскіх земляў у сувязі з іх уключэннем у склад Расійскай імперыі фактарамі, якія непасрэдна паўплывалі на крымінальную сферу, былі прыгонніцтва і рэкруцкая павіннасць. Іх “адваротам” была велізарная колькасць збеглых прыгонных і дэзерціраў [2]. Гэтыя людзі аўтаматычна рабіліся правапарушальнікамі. Яны ўжо не маглі легалізаваць сябе, каб не панесці пакаранне. У лепшым выпадку яны незаконна наймаліся на часовую працу або збіралі міласціну, у горшым – займаліся крадзяжамі, грабяжамі (рабаваннямі) і разбоямі [3]. Чытаць далей →

Наталля Анофранка. Злачынствы непаўналетніх і малалетніх дзяцей у 30–50‐я гады ХІХ ст. на землях Беларусі

13 ліпеня, 2010 |


У еўрапейскіх краінах у ХІХ ст. рост дзіцячай злачыннасці быў звязаны з прамысловай рэвалюцыяй, дэмаграфічным пераходам і ўрбанізацыяй. У выніку гэтых працэсаў адбывалася трансфармацыя і сямейных адносінаў. Пры занятасці абодвух бацькоў у фабрычна-заводскай вытворчасці або іншай дзейнасці па-за сценамі дома дзеці выпадалі з традыцыйнай сістэмы нагляду [1]. У беларускалітоўскіх губернях, як і ва ўсёй Расійскай імперыі, з канца XVIII ст. і да пачатку 60-х гадоў ХІХ ст. пералічаныя глабальныя працэсы развіваліся марудна. Прычынай гэтай запаволенасці было прыгоннае права, адсутнасць значных рэформаў у часы праўлення Аляксандра І і ахоўная палітыка Мікалая І. Такім чынам, на гэтых землях яшчэ не склаліся спрыяльныя ўмовы для росту дзіцячай злачыннасці, у 30‐я – пачатку 60-х гадоў ХІХ ст. злачыннасць заставалася ў рамках традыцыйнага грамадства і не мела масавага характару. Гэта пацвярджаюць дакументы паліцэйска-судовых устаноў Мінскай і Віцебскай губерняў, на якіх і базуецца дадзенае даследаванне, – ніжніх земскіх судоў (земская паліцыя), павятовых судоў, Віцебскай і Мінскай палат крымінальных судоў, Віцебскага і Мінскага “совестных” (далей – сумленных) судоў, а таксама дакументаў губернскай адміністрацыі. Крыніцы дазваляюць вызначыць віды злачынстваў непаўналетніх і прычыны гэтых дзеянняў. Паліцэйска-судовая дакументацыя дае магчымасць прасачыць, якім чынам законы і ўказы ў дачыненні да непаўналетніх злачынцаў увасабляліся ў рэальных судовых практыках, паказаць механізм узаемадзеяння паліцэйскіх устаноў і судовых інстанцый рознага ўзроўню. Чытаць далей →

После грозы: 1812 год в исторической памяти России и Европы: сб. ст. / под ред. Д. А. СДВИЖКОВА. Москва: Кучково поле, 2015. 384 с., 8 ил.

10 чэрвеня, 2010 |

За два стагоддзі паўстала даволі значная гістарыяграфія, прысвечаная гісторыі вайны 1812 г. Цікавасць да той вайны з боку гісторыкаў, літаратараў, публіцыстаў, асоб, якія на аматарскім узроўні захапляліся войнамі, праявілася амаль адразу пасля заканчэння ваенных дзеянняў і не спадала да нашага часу, асабліва ж яна абудзілася ў сувязі з 200-гадовым юбілеем тых падзей. Хоць гістарыяграфія была значная, даследчыкі разглядалі ў асноўным ваенныя дзеянні ў храналагічнай паслядоўнасці, размяшчэнне і перадыслакацыю войскаў супрацьлеглых бакоў, тактычнае і стратэгічнае манеўраванне, займаліся падрабязным апісаннем ваенных аперацый і асобных баёў або асоб, якія ў іх удзельнічалі. У савецкі час, нягледзячы на цікаваць да падзей вайны 1812 г., гэтая праблематыка распрацоўвалася менш актыўна. І ўсё ж за апошнія дваццаць восем гадоў расійскімі даследчыкамі не толькі была надрукавана даволі вялікая колькасць работ пра вайну 1812 г. і замежны паход рускай арміі, але і абаронены шэраг кандыдацкіх і доктарскіх дысертацый па гістарыяграфіі гэтай вайны. Чытаць далей →

Яўген Анішчанка. Атлас Мінскай губерні 1800 г.: стварэнне і аўтары

9 чэрвеня, 2010 |

Цэнтральна-беларускія землі, далучаныя да Расійскай імперыі па выніках другога падзелу Рэчы Паспалітай, паводле ўказа ад 3 траўня 1795 г. склалі Мінскае намесніцтва, а з 9 кастрычніка 1796 г. апошняе было арганізавана ў губерню. Намесніцтва спачатку складалася з 13 паветаў: Мінскага, Вілейскага, Пастаўскага, Докшыцкага, Дзісенскага, Барысаўскага, Ігуменскага, Бабруйскага, Мазырскага, Давыд-Гарадоцкага, Пінскага, Нясвіжскага, Слуцкага. Такі падзел праіснаваў да 9 кастрычніка 1796 г., калі Давыд-Гарадоцкі, Нясвіжскі, Докшыцкі і Пастаўскі паветы былі выведзены па-за штат, а губерню склалі 10 паветаў: Мінскі, Ігуменскі, Пінскі, Рэчыцкі, Мазырскі, Вілейскі, Слуцкі, Барысаўскі, Бабруйскі, Ашмянскі [1]. Нованабыты абшар адразу стаў аб’ектам пільнай увагі царскіх улад, што рэалізоўвалася праз географа-статыстычнае апісанне тэрыторыі і яе картаграфаванне. Чытаць далей →

Яўген Анішчанка. Трактат Карла Фадэлы пра стан яўрэяў у Расійскай імперыі.

12 снежня, 2009 |


Яўрэі, якіх расійскія манархі не талеравалі, апынуліся пад іх уладай у выніку трох падзелаў Рэчы Паспалітай (1772, 1793, 1795). Расійскія самадзержцы пасля 1772 г. не пакідалі спробаў інтэграваць яўрэяў у склад сваіх вернападданых. Рабілася гэта ў выглядзе розных камісій з дапамогай дэпутатаў ад кагалаў.

Таму тэма регулявання яўрэйскага пытання, і ў прыватнасці ўдзелу яўрэйскіх прадстаўнікоў у дзяржаўных камітэтах, даўно вабіла гісторыкаў. Класікі яўрэйскай гістарыяграфіі С. Дубноў[1] і Ю. Гесэн[2] з дыяметральна процілеглых пазіцый ацэньвалі хаўрус з царызмам: першы ідэалізаваў іх рэпрэзентацыю, а другі выстаўляў прыладай кагальнай алігархіі, якая хацела з дапамогай улады закансерваваць сваю тыранію.

Першым учэрвені 1773 г. пэўную мадэрнізацыю кагальнай будовы прапанаваў магілёўскі купец Б. Шпеер, які з дазволу ўрада ўзначаліў працу скліканых 15 жніўня 1773 г. у Полацку кагальных прадстаўнікоў (гэтаму сюжэту ўжо прысвечаны артыкулы[3]). Больш сур’ёзныя і маштабныя захады па „благоустройству евреев” зрабіў імператар Аляксандр I. Пры яго жыцці дзейнічалі 4 спецыяльныя камітэты, дзе разглядаліся розныя праекты пераўтварэння яўрэйскага жыцця з удзелам запрошаных дэпутатаў[4].11 верасня 1825 г. інстытут яўрэйскага прадстаўніцтва пры царскім троне быў скасаваны і заменены Камітетам па яўрэйскіх справах пры Міністэрстве народнай асветы, які праіснаваў да паўстання 1831 г. Увогуле, такіх камітэтаў да 1904 г. налічвалася ажно 41. Усе яны беспаспяхова стараліся знішчыць сацыяльную адасобленасць яўрэяў пры непрыняцці іх у якасці паўнапраўных грамадзян[5]. Дзейнасць гэтых устаноў суправаджалася накапленнем шматлікіх запісак, меморый, пражэктаў, палажэнняў, большасць з якіх уяўляюць несумненную цікавасць у якасці гістарычных крыніц.

Да такіх належыць і змешчаны ніжэй твор саветніка Гасэн-Касельскага пасольства Карла Фадэлы. Пра яго вядома мала. Па яго ўласным сцверджанні, ён прыбыў у Расію ў 1806 г.[6] і паступіў тут на дзяржаўную службу. Былы начальнік асобнай канцылярыі Міністэрства паліцыі Я. І. Санглен гаварыў у 1814 г., што Фадэла быў тады ж агентам паліцыі і распісваў пакоі новага начальніка, сапраўднага стацкага саветніка М. Я. Фока. Маляру было даручана скласці даведку пра „ерархію жыдоў”, што той зрабіў з дапамогай апытання ўсіх сваіх знаёмых[7]. У лісце члена Дзяржсавета, сенатара А. П. Казадаўлева міністру паліцыі С. К. Вязьмецінаву ад 8.08.1816 г. гаворыцца, што матросы Пецярбургскага шкіпернага цэха прымаліся ў замежныя экіпажы па пашпартах, якія выдаваў Фадэла[8]. Ю. Гесэн прыводзіць сведчанні пра тое, што Фадэла быў пярэхрыстам з прускіх яўрэяў і яго праект слухаўся ў камітэце ў траўні 1826 г.[9]. Сам Фадэла казаў, што ён падаў свае запіскі ў камітэт 8 красавіка 1827 г., матывы чаго ён патлумачыў у прадмове, якая друкуецца ніжэй.

Расійская даследчыца В. Мінкіна лічыць, што ў 1838 г. адзін расійскі часопіс[10] змясціў артыкул на падставе „начертаний” Фадэлы, а сама яна для пераканальнасці працытавала вялікія фрагменты з яго твора[11].

Яго трактат карысны для нас тым, што ў ім выкладзены сабраныя аўтарам „с натуры” назіранні пра абшчынна-кагальнае жыццё яўрэяў заходніх губерняў Расійскай імперыі. Безумоўна, яго прапановы былі ўлічаны пры распрацоўцы „Устава о евреях”, падрыхтаванага ў 1830 г. камітэтам пад кіраўніцтвам сапраўднага стацкага саветніка Пакроўскага12. Разгляданы твор складаецца з 94 старонак тэксту, напісаных буйным почыркам. Трактат друкуецца без скарачэнняў, пры захаванні аўтарскай арфаграфіі. Публікатар унёс свае ўдакладненні ў некаторых месцах і ўзяў іх у квадратныя дужкі.

Рукапісны арыгінал цяпер захоўваецца ў Дзяржаўным архіве Расійскай Федэрацыі сярод папер А. М. Галіцына13, вядомага сваім мецэнацтвам і збіральніцтвам.

О состоянии евреев в России

Карл Фоделло

Предисловие

Многие ученые разных наций писали как в настоящем, так и в прошедших столетиях о жалостном состоянии евреев и о средствах к исправлению онаго, но большая часть сих сочинений не достойна внимания, ибо обнаруживает или пристрастие или даже сильную ненависть или же неведение, хотя нельзя не признаться с другой стороны и в том, что оные доброжелательные и сведущие писатели изображали предмет сей в настоящем его виде и от чистаго сердца предлагали средства к улучшению участи сего нещастнаго народа. Но, колико мне известно, все [они] без изьятия писали о евреях вообще, нимало не упоминая о тех, кои проживают в польских губерниях России и коих состояние не может быть сравняемо ни под каким видом с положением евреев в чужих краях проживающих, ибо сии ныне довольно образованы, имеют хорошия училища и ученых людей и во многих государствах, пользуясь правами гражданства, отправляют разныя должности по гражданской и военной части. Напротив того, евреи в России живущие, состоят поднесь на самой низшей ступени образованности и посему бывают вовсе безполезны для государства.

Поелику мне совершенно известны язык, законы, обряды, образ жизни и правила, словом, все житие и бытие польских евреев и вредное влияние оных на государство, то, желая по мере моих сил моих быть полезным новому Отечеству моему, в коем я нахожусь с 1806 года, занимался я в продолжении многих лет изследованием средств к улучшению участи сих евреев. По некоторым причинам был я принужден приостановиться сею работою, но особенное внимание всемилостевейшего государя нашего Николая Павловича, обращенное на несчастный сей народ и высочайшее изьявленное желание, чтобы еврейский комитет поспешил своими занятиями, послужили мне знаком к окончанию начатые уже мною трактаты единственно для всеавгустейшего монарха и для правительства начертанные и представить оные предварительно на уважение означеннаго выше комитета, который, одобрив оные, поощрял меня к продолжению моих трудов.

Изготовив ныне новые списки с оных трактатов со многими прибавлениями и примечаниями, осмеливаюсь я ныне посвятить сие сочинение, из ревности к общему благу предпринятое, его императорскому величеству и почел бы себя безмерно щастливым, ежели б оное удостоилось высочайшаго внимания. Я не преминул бы за сим прилагать всевозможное старание к окончанию предпринятаго мною дела. В трактатах моих помещал я названия еврейских книг, статьи из Талмуда и т. д. на подлинном языке на тот конец, 1-е, чтобы облегчить справки для ученых в случае, ежели б какая-либо статья показалась неправдоподобною или увеличенною и 2-е для того, что иныя еврейския слова, будучи выражены русскими буквами, придают оным совершенно другой смысл, как то слова, в коих буква h не может быть выражена на русском иначе, как через букву г.

Прилагаемыя при сем 7 тетрадей составляют первую часть моего сочинения о состоянии евреев в России и заключают в себе следующее.

Тетрадь 1-я. Известие о нравах и гражданских отношениях евреев, их характере, воспитании, образе мыслить и действовать, словом, все житие и бытие их, с натуры списанное.

Тетрадь 2-я. О еврейских обществах в Польше, их благочинии и общественных служителях, о синагогах и раввинах, о разных злоупотреблениях и предложения к исправлению обществ.

Тетрадь 3-я. О кагале или о главах еврейских обществ для распределения казенных податей установленных, об уважении, коим пользовались лица сии во время польскаго правительства и о пренебрежении, в каком находятся настоящие кагальные члены, о разных противузаконных и безстыдных действиях оных и о средствах к искоренению сего зла.

Тетрадь 4-я. История Мишны и Талмуда, о правилах, в оных заключающихся, и влияние оных на евреев, о Массоре, о кабалистике и о мнимых чудесах, производимых якобы посредством сей науки и о кабалистических книгах.

Тетрадь 5-я. Отделение 1-е. О древних и новейших еврейских сектах в России, о раскольниках или малоканах, прилепляющихся к еврейскому закону и указание кротких средств к укрощению зловредных сект и к устранению расколов. Отделение 2-е. Правила хазидимов, весьма обширной секты в России, заключающиеся в 110-ти параграфах и служение их к объяснению 1-го отделения 5-й тетради.

Тетрадь 6-я. О еврейской цензуре в России. История еврейских книг в отношении политики, религии и нравственности от самаго начала христианства и до наших времен, о дурном состоянии еврейской цензуры в Вильне, о еврейских типографиях и плане к исправлению еврейской цензуры.

Тетрадь 7-я. Нечто об обращении евреев, яко предмет размышления для библейских и всех тех обществ, коих цель к тому клониться, чтобы привести на истинный путь израильтян и язычников.

За сим последует 2-я часть. В оной постараюсь разрешить сии вопросы.

1-е. По какой причине находятся польские евреи вообще на толь низкой степени просвещения и нравственности и почему евреи, за границею проживающие, как то в разных германских владениях, во Франции, Дании, Швеции и т. д. достигли толь высокой степени образованности и вместе с тем проект к удобнейшему образованию евреев в России.

2-е. Могут ли евреи, в России живущие, получить полное право гражданства наряду с прочими подданными и могут ли они исполнять все обязанности гражданина?

3-е. Годны ли евреи для военной службы, позволяют ли им законы их, как равно нравственное и физическое их состояние, быть воинами и каким образом можно будет приучить евреев к военному искусству.

Наконец, 4-е. По какой причине изъявляет толь малое лишь число евреев желание заниматься хлебопашеством и скотоводством?

3-я часть.

В первом отделении будет помещено все относящееся до религии евреев и Моисеевы законы и постановления раввинов, известия о шабаше, о праздниках, постах, обрядах и суеверии евреев, понятия их о боге, [неразборліва. — Я. А.] о вечной жизни, о рае, об ангелах, об аде и злых духах, о воскрешении мертвых, о страшном суде и напоследок — о давно ожидаемом явлении Мессии, избавлении всего израильскаго племени и завоевании обетованной земли.

2-е отделение заключает в себе гражданские и уголовные законы евреев, на законах Моисеевых и на Талмуде основанных.

8 апреля 1827 года. К. Фоделло

Тетрадь 1-я. О состоянии евреев.

Краткое историческое начертание о физическом сложении польскаго еврея, о польских еврейках, о пище, об одежде, занятия польскаго еврея, о торговле евреев, о воспитании, о промышленности евреев, о настоящей религии польских евреев и о сектах, вера евреев, о характере и нравственности евреев.

Тетрадь 1. Краткое историческое начертание о польских евреях.

Нельзя точно определить времени, когда евреи поселились в Польше. Судя по значительным преимуществам, коими они пользовались уже в 1264 году, прибытие их туда должно непременно восходить до времен весьма древних. Можно, однако, утвердительно полагать, что польские евреи были родом из Германии, ибо обыкновенный их язык есть немецкий, хотя, впрочем, не самый чистый, но испорченный немецкий. Язык сей равномерно в употреблении между евреями, живущими в Молдавии и Валахии, кои также говорят по гречески, но вместе с тем сохранили испорченный немецкий язык, который пишут евреи буквами.

Причину, по которой Польша в толь скором времени была, так сказать, наводнена (еврейским) народом, надо искать в терпимости поляков вообще, в обстоятельстве, что короли их во многих случаях нуждались в помощи евреев. Главным поводом частых их выходов из Германии в Польшу были преследования, коим они подвергались. Особенно в средних веках обвиняли их, что они наводили моровую язву, отравляли колодези и ключи, что для отправления Пасхи им необходима кровь убиеннаго христианина и так далее. История франков, швабов и разных других народов южной Германии повествует о жестоких гонениях, евреями испытанными.

По сей причине искали они убежища у славянских народов, кои вообще их довольно хорошо принимали, или, по крайней мере, не так дурно поступали, как германцы. Ежели б евреи не находили в императоре Карле IV толь великаго покровителя, то поколение их, наверное, было бы истреблено или же они были б все прогнаны в северныя страны. Между всеми европейскими государствами Россия есть, без сомнения, то, в коем числится более евреев. Можно не ошибаясь полагать, что число оных простирается до двух миллионов, хотя, впрочем, по ревизским сказкам и пятой части сего количества не выходит (смотри тетрадь о кагале, стр. 9). Но приносит ли великое сие число евреев государству пользу, судя по настоящим физическим и нравственным их качествам, то усмотреть можно будет из следующаго за сим краткаго описания.

О физическом сложении польскаго еврея

Польские евреи имеют обыкновенно цвет лица бледный, желтоватый. Волосы на голове и на бороде у мущин или совершенно черные, или рыжие. Первые большею частию курчавы, как сие бывает у всех вообще народов. Рост их можно скорее назвать малым, чем большим. Сложение их более сухощавое, нежели тучное. Большею частию имеют узкую грудь, легкое и ноги слабыя, и посему харканье кровью и чахлость суть весьма обыкновенные болезни между ними. Нечистота есть, конечно, главная причина блеклой их наружности и слабаго сложения, ибо польский еврей с малолетства привыкает жить в неопрятности — естественной причины всех накожных болезней, к коим они весьма равнодушными оказываются, тем более, что даже при внутренних их болезнях никогда не решаются искать помощи у врача. Вообще тесныя их жилища, в коих они помещаются с своими семействами, и так сказать один на другом живут, должны необходимо иметь влияние на их сложение. Врачи утверждают, что большая часть повальных болезней всегда возимела свое начало в еврейских жилищах и оттоль распространилась между христианами. Весьма часто страждут польские евреи глазными болезнями. Их образ жизни и особенно их пища единственныя тому причины, ибо комната, в коей они живут, спят, заключает в себе и кухню и весьма часто при входе в таковое жилище едва ли можно раскрыть глаза от дыму.

Пища, одежда и особенно суеверие польскаго еврея также весьма много участвует в сих воспалительных болезнях. Он питается горячительными явствами: холодною рыбою, густыми яйцами, чесноком и т. д. Даже посреди лета польский еврей носит шапку на меху сверх своей скудейки. Наконец, большая часть, будучи рабом суеверия, приписывает свои болезни воде, и дабы оному помочь, прибегают к кабалистике, особенно при глазных болезнях. Словом сказать, они употребляют средства, кои весьма часто только что увеличивают зло.

О польских еврейках

Разсуждая хладнокровно, трудно понять, каким образом христианин может соблазниться прелестями польской еврейки. Во-первых, имеют они почти все дурной запах изо рта. К тому же при разговоре коверкают лицем, последствием чего бывает сжимание или сведение лицевых мышц. Женатые, будучи принуждены по закону скрывать власа свои под повязкою, тем самым лишаются отличной прелести. Другой недостаток, столь же вредный для здоровья, коль предосудительный для красоты, есть тот, что еврейка, рожденная от родителей, принадлежащих к секте талмудистов, многочисленнейшей в Польше, получает при выходе из младенчества род теснаго комзола, который закрывает ей шею и жмет груди и лишает сих как формы, так и твердости. Ежели виды благочестивыя или нравственныя подали мысль к таковым мерам, то закон, конечно, не предвидел дурных от того последствий, ибо почти все еврейки, кои делаются матерьми, бывают слабы здоровьем, и кормя сами своих детей, чувствуют от того величайшия боли. Весьма часто бывают они принуждены нанимать христианских кормилиц, что в Польше им весьма строго запрещено было.

Обстоятельство, что еврей не приобретает оных телесных сил и той твердости сложения, коими наслаждаются христиане, может произойти равным образом и от ранней женитьбы. Врачебное благочиние долженствовало бы равным образом запрещать преждевременные женитьбы и слишком поспешные похороны, кои весьма употребительны между евреями. Еврейки уже на 13 или 14-м году выходят замуж. Роды перваго младенца лишают ее потребных для совершеннаго развития сил, и сия мать не может подать своему младенцу естественной пищи, для него необходимой. Посему мать и ребенок остаются слабыми, при малейшем ветре они содрагаются и должны прибегнуть к печи, между тем как у христиан горожанка и ребенок ея презирают суровости погоды.

Разслабленное состояние тем матерей у евреев и их младенцов происходят непременно от ранних браков, кои их ввергают в сие физическое изнемозжение. Одно из неудобств сих союзов есть то, что новая чета не может сама собою существовать (даже после бракосочетания муж должен еще ходить в школу учиться Талмуду) и едва ли найдется между пятью десятью новобрачных один муж, который мог бы содержать и себя и жену свою. По сей причине евреи в Польше постановили между собою закон, по коему отец новобрачной обязан содержать, то есть дать квартиру и стол как дочери своей, так и зятю в продолжении трех лет, что самое и наблюдается и отцем новобрачнаго. Они называют сие обыкновение необходимым быть на пенсии. Посему отец семейства имеет пещись о двух семействах вдруг — о своем собственном и о новом, следовательно, должен вдвое более работать, чтобы разделить свой прибыток. Иногда сей бывает недостаточен и тогда бедность и неудовольствие поселяются в семействе, и наконец бедствие ввергает их в пороки.

В Австрии существует для королевства Богемскаго и по так называемой французской системе 1797 года закон, возбраняющий браки сего рода (об оном мы будем пространнее говорить в другом месте). Другое неудобство сих браков так, как он совершается в Польше, есть то, что цель оных вовсе не достигается, ибо оная не ограничивается одним размножением, но объемлет и воспитание детей или образование их добрыми гражданами. Следовательно, возможно ли, чтобы отец 14-ти лет и мать, может быть еще младшия, в состоянии были воспитывать детей своих, состоя еще сами под лозою своих родителей? Сие обыкновение, как в физическом, так и в политическом и нравственном отношении своем могло бы быть подвержено важным изменениям. В удобное время и в своем месте представлю я проект, основанный на опыте многих лет, каким образом отвращать все вышеуказанныя неудобства.

В общем евреи размножаются гораздо сильнее, чем христиане. Сие происходит не от ранних женитьб, но, по моему мнению, от двух действительно хороших постановлений Талмуда (впрочем, вещь весьма редкая). В первой заповеди оной гласит, что всякой желающий спастись, должен жениться, от чего и происходит, что между евреями весьма редко встречаются холостяки. Другою заповедью Талмуд запрещает мужчине и женщине иметь телесное сообщение более двух раз в неделю, как равномерно в первые 8 дней после месячнаго очищения и в первые два месяца после родов. В сие время они спят порознь. Сим мудрым постановлением отвращено пресыщение, происходящее от слишком частаго употребления чувствительных удовольствий, отчего жена у евреев сохраняет для мужа всегда новые прелести. Сей последний закон так строго наблюдается еврейками и воздержание их часто превосходит границы, выше предписанныя, так что раввин должен разрешать их недоразумение и отсылать в обьятия их мужей.

О пище

Между польскими евреями, живущими в деревнях, обед состоит в одних холодных явствах, разве что для детей или престарелых изготовляют что-либо горячее. Настоящий их обед свершается вечером незадолго пред тем, как спать ложится, ибо весь день еврей занят своими делами.

В день субботний вовсе не стряпают, все должно быть изготовлено в пятницу и ежели христианин случайно в субботу должен остановится у еврея, то он не может иметь ни одного горячего блюда и весьма достоин сожаления, ибо ему часто не остается делать ничего, как намазать масло на сухой хлеб перочинным ножем своим, ибо еврей — строгий наблюдатель своего Талмуда, никак не ссудит его одним из своих ножей. Часто путешественник обязан покупать вместе с молоком и сосуд, в коем оное содержится, ибо еврей утверждает, что тарелка, которую употреблял христианин, хотя бы только для того, чтобы положить на нее крошки хлеба, нечиста (кошер) и, следовательно, не может уже более ему служить. Часто хозяин еврей столь упрям, что не дает страннику и чистаго стакана, а подносит то, что есть у него худшаго.

Хазидимы — секта между польскими евреями — так далеко простирают жительность, что даже талмудистам отказывают в стакане, боясь чрез то оный осквернить. Ежели же, наконец, на пути своем обязаны бывают остановится у талмудиста, то верно не будут пить из его стакана хотя бы и воду, не процедив оную сквозь платок, утверждая, что каждый напиток, в каком бы сосуде не сохранялся, содержит в себе черви. Поелику им запрещено законом есть живых животных, то посему никак бы не решились испить стакан воды, подносимый им талмудистом, боясь тем учинить тяжкий грех. Великое счастие для хазидимов, что не знают тех маленьких животных, для простых глаз не приметных, кои находятся во всех вообще жидкостях, ибо в сем случае они не смели бы пить ни воды, ни пива. Христиане желали бы, конечно чтоб хазидимы были столь же добросовестны в торговле и во всех прочих деяниях своих, как в питье и в пище. В сем последнем отношении они фанатики, придерживаются слепо и буквально словам Талмуда и думают, что те, кои не суть их веры, не избраны, не достойны понимать их Талмуд и, следовательно, не способны оной истолковать. Напоенный сими предразсудками, еврей преграждает сам себе путь ко всем успехам здраваго разсудка и успехам в науках.

Польский еврей, весьма умеренный от природы, вовсе не имеет понятия о хорошем столе. Увидеть его часто в христианских харчевнях, прижавшись к уголку самому нечистому, есть редьку или крутыя яйца с большим удовольствием, нежели христианин за богатейшим столом жареного своего фазана. Стол христианина не имеет для евреев никакой прелести и они приучают детей своих к такому же воздержанию в питье и пище. И когда закон налагает на еврея пост, то он верно соблюдает оный строже, чем многое. В такой день еврей вовсе ничего не ест, не смеет даже полоскать себе рот водою, а еще менее испить оной несколько капель. И часто во время сих постов молодые люди и беременные женщины изнемогают от слабости и сие состояние должно быть уже весьма опасно, чтобы раввин позволил им испить несколько капель воды.

Человек совершенных лет терпит пост, не чувствуя от онаго никаких дурных последствий. Таким то образом сила привычки действует на тело и на душевныя качества. Между евреями есть некоторые, кои для заглаждения своих грехов по доброй воле налагают на себя семидневной пост, считая от шести часов вечера субботы до вечера пятницы, когда суббота опять начинается. Во все сие время не употребляют они никакой пищи и даже ни капли воды, каковое изнурение многим христианам покажется сомнительным и даже непостижимым. При всем том сие есть сущая правда и в больших приходах находятся многие, подвергающиеся сему ужасному наказанию, особенно между старцами. Лишая себя пищи, утверждают они, что живут святым духом и дышат божеством. Во все сие время мало имеют движения и ожидают будущность, сидя спокойно на месте. При всем том не хотят они быть почитаемы братьями своими за святых, но их легко узнать можно по изсохшему желтому и бледному лицу их, держа[щих] всегда Талмуд на коленях и отказываясь твердо от убедительнейших приглашений к столу.

Из сего, мною сказанного, видно какое сильное влияние имеют на евреев религия или то, что они сим именем нарицают, как в физическом, так и в нравственном отношении. Мы имеем между христианами монашеския чины, чрезвычайно строгие в соблюдении своих уставов, кои, например, во весь год ничего мясного не употребляют. Но кающийся еврей в Польше их всех превосходит в добровольном умерщвлении плоти. Иногда налагает на себя эпитимию (Тешубагакана), то есть покаяние по примеру раввина (кана), чтобы не есть ни мяса, ниже что либо на то похожаго в продолжении шести месяцев сряду.

Я старался излагать постепенно в сем кратком обозрении воздержанность евреев и хотя, согласно с целию, которую я себе предположил при сочинении сей тетради, и не желал бы поместить собственных моих замечаний, но при всем том не могу не учинить здесь следующих разсуждений.

Мнения насчет великой сей умеренности и принужденных постов евреев непременно должны быть разделены. Тот, кто судит о евреях не по самом себе, а по ним собственно, по воспитанию их, по ложным правилам и предразсудкам, коими они напоены бывают с малолетства, должен отдать справедливость сим беднякам, что они добровольно, из любви к богу и в надежде спасти душу свою, подвергаются изнурению, кое едва выдерживают. Он почитает их хотя б и жертвами предразсудка. Другой, не верящий безразсудной добродетели и признающий одни токмо правила здравой нравственности и предписанныя нам спасителем, сожалея о них, не оставит им удивляться. Третий, строгий судья, убежденный в том, что обязанности гражданина столь же священны, как и обязанности религии, их вовсе не одобрит, поелику состояние бездействия, в каковое ввергает их сие изнурение плоти, учиняет их не способными исполнять обязанности, возложенныя на каждаго гражданина, и лишает тело их потребных для работы сил. В глазах сего последняго они не токмо удивление, но даже презрение заслуживают. Польский еврей действительно учиняется виновным в неблагодарности, уклоняясь от того, чтобы участвовать в трапезе христианина, не едя животных, битых мясником из христиан, отказываясь пить напиток, подносимый ему христианином, избегая, наконец, всякий случай, где бы мог быть вместе с оным. Всех тех, кои не его веры, почитает он неприятелями и противными закону Моисееву. Так, как еврей понимает сей закон, оный совершенно противуречит общественной связи, делает его не способным быть добрым гражданином и заставляет его жить в заблуждении, ибо он полагает, что таким токмо образом учиняет [он] себя богу благоприятным.

Каким образом можно будет уничтожить сии предразсудки между евреями, не употребляя насилия, но постепенно, так, чтобы они впоследствии вместе с христианами обедали, употребляя одни и те же блюда, вилы и т. д. — все сие составит предмет пространнейшей статьи.

Об одежде польских евреев

Одежда польских евреев хотя слишком известна, чтобы нужно было об ней говорить в кратком сем историческом начертании, но при всем том не могу умолчать здесь некоторых занимательных замечаний.

Почти невозможно польскаго еврея быть опрятно одету до ног. Ежели волосы его чесаны, то кафтан и плащ его, наверное, не чищены. Имеет ли он на комзоле все пуговицы, то у исподняго платья не достает или лент, или пряжек. Буде же последнее в порядке, то чулки будут изорваны так, что голыя пяты видны. Ежели ж чулки целы, то увидите на нем башмаки в дырьях, кои ежеминутно вязнут в грязи. Нельзя довольно надивиться тому, каким образом сей отвратительный род людей у коего величайшая неопрятность составляет отличительную черту, может почитать христианина за нечистых тварей. Одни ложныя правила и глубочайшее суеверие могут их ослеплять насчет выгод, кои христиане пред ними имеют.

Еврей в своих лоскутьях почитает себя пред всевышним существом краше всякаго опрятнаго христианина. По сей причине еврей в день субботний никак не осмелится стереть пыл с своих башмаков, ссылаясь на Талмуд, который ему запрещает всякое занятие в оный день. Истинный талмудист никогда не снимает и не переменяет своей одежды прежде, пока оная не спадет с него лоскутьями. Сверх всего сказаннаго насчет одежды польских евреев, хочу здесь обьяснить и то неудобство, которое оная имеет в отношении к благочинию вообще. Поелику евреи в Польше весьма единообразны в одежде своей и сверх сего не бритыя бороды и волосы, покрывающие им лица, делают их весьма похожими однаго на другаго, то весьма трудно их различать, а еще труднее произносить доказательство против них в суде в случае, ежели б кто либо из них впал в преступление. Свидетели, равно как и те, до коих дело касается, часто бывают в затруднении под присягою утверждать точность лица преступника. Сходствие между ними будучи толь велико, [что] еврей, избегнув тем достойнаго за преступление наказания, получает новое поощрение на пути своего разврата и становится гораздо опаснее.

Занятии польскаго еврея

Видя в польских городах еврея, бегающаго по улицам то в ту, то в другую сторону с видом чрезвычайно занятаго человека, разсматривая с величайшим вниманием малейшую вещь, его поражающую, можно было б подумать, что особенная деятельность и усердие к работе его отличают. Но, разсматривая его близи, найдется, что его нимало не полезны для государства.

Польским законом 1775 года постановлено, что всякий еврей, желающий заниматься обработыванием полей своих, избавляется от подушнаго оклада на всю жизнь, от прочих же податей — в течении 10-ти лет. Старание, прилагаемое в оное время польским правительством к тому чтобы приохотить евреев к земледелию, не может быть сравнено с истинно родительским попечением блаженныя памяти государя императора Александра Павловича и преславно ныне царствующаго монарха Николая Павловича, дабы поощрить оный народ к хлебопашеству, вернейшему средству доставлять пропитание многим семействам, кои ныне ужаснейшия бедствия претерпевают. Но все сии старания поныне весьма мало подействовали. Между толиким числом евреев, обитающих в России, едва ли найдется несколько сот семейств, упражняющихся в земледелии. Они находятся большею частию в Курляндии, в Литве и в Малороссии. Евреи сии могут быть почитаемы за честнейших и лучших из их народа. Малое сие число семейств, занимающихся земледелием, служит, однако, явным доказательством тому, что евреи столь же способны к хлебопашеству, как и прочие народы, что не достает токмо у них доброй воли и что ложныя правила суть главныя их препоны. Я видел в Польше многих тысяч евреев, владельцов домов и недвижимых имений, коим никогда и на ум не приходило употребить часть своей земли на то, чтобы развести сад или огород, между тем как христианин извлекает пользу из малейшаго участка земли. Даже к пчеловодству, которое в польской губернии столь обыкновенно, не имеют евреи ни малейшей охоты. Они покупают лучше воск у крестьян и помещиков, имеющих собственныя свои пчелы. Хотя еврей и любит произведения их трудов, но не любит заниматься их содержанием.

В Польше есть евреи, кои упражняются разными ремеслами, но не равным образом их любят. Чтобы быть кузнецом, плотником, каменщиком или каменотесом и т. д., еврей считает себя слишком слабым. Между ими обретаются многие портные, басонщики, жестянники и т. д., но весьма мало сапожников и тому подобных. Вообще евреи не любят никакой работы. Они охотно торгуют мехами, кошами, полотном, но вы не найдете между ними ни однаго кожевника и весьма мало ткачей. А напротив того встретите весьма много золотых дел мастеров — тут-то еврей в кругу своей деятельности.

О торговле евреев

Заниматься торговлею есть любимое дело евреев. Намерение мое не состоит в том, чтобы говорить здесь о разных отраслях их торговли, особенно с заповедными товарами, кои вообще довольно известны, но чтобы подать краткое о торговле их понятие.

Бывают евреи, кои наружностию своею ни малейшаго не внушают доверия и которые, невзирая на то, берут на себя поставку на целыя армии. Евреи одни умеют производить значительную торговлю предметами, кои не кажут заслуживать ни малейшаго внимания. Есть, например, в Польше евреи, кои торгуют исключительно гусиными перьями и кои распространили сию торговлю по всей Германии. Пред сим, когда еще не было запрещено в России торговать старыми платьями, были евреи, кои производили ими торговлю, начиная от Парижа до Санктпетербурга. Другие развозят грубый холст из Одессы в Канстантинополь, Яффу и Алепту. Некоторыя же во время последней войны приезжали из Триеста и Ливорны с райскими яблоками, пробираясь сквозь армии, дабы их продать своим единоверцам. Сии райские яблоки ( эсрогим, 3 книга Моисеева, глава 23, стх. 40.) употребляются евреями при богослужении во время праздника Сенниц.

Я постараюсь объяснить, каким образом еврей доходит до сей способности к торговле, до сей тонкости в поведении и во всех приемах своих.

Еврейское воспитание уже само собою клонится к тому, чтобы приучить мальчика с малолетства к приобретению денег без труда рук своих и, следовательно, внушает ему непреодолимое отвращение к состоянию земледельца. С самых юных лет родители учат его барышничать. Будучи едва в состоянии объясниться с иностранцем, отец или дед дает ему уже несколько денег в руки. С сею суммою бегает он по улицам, подстерегая христиан, как нищий. Он устремляет свои взоры с величайшим вниманием на каждаго проходящаго и коли находит случай что-либо купить или продать, то верно не пропустит онаго. Чем более он домой приносит за свои деньги из стараго платья, меди и олова и т. п., тем более хвалят его прозорливость и искусство становится предметом удивления для всего семейства. Никогда не спрашивают у него, сообразны ли средства им употребленные к приобретению сих вещей, с правилами честности. Дитя, таким образом поощряемое, приобщается мало по малу к торговле, видя сопряженное с оною удобство к прибытку и распространяет дела свои и до того, что в несколько лет и при щастии делает уже большия обороты.

О воспитании

Ребенок едва что может лепетать несколько слов и уже заставляют его вытверживать наизусть статьи из Торы и еврейския молитвы, коих смысл ему вовсе не понятен. Только что приобретает способность ходить, то посылают его в школу, где его помещают или на столе, или под столом, или на лавке, или на полу, ибо школы сии редко бывают пространны или приличным образом убраны. Ежели дитя имеет богатых родителей, то его зимою сажают или на печь или позади печи, отколь он должен слышать надутую речь своего раввина (весьма часто самое безсмысленное многословие). Доходит ли ребенок до складов, то книга Моисеева суть первая вещь, которую дают ему в руки и заставляют выучить наизусть от слова до слова все пять книг на языке полуеврейском и полуиспорченном немецком. Сии пять книг Моисеевых, также как и остальныя части Библии, объясняются ему, наконец, по толкованию Талмуда и раввинов и, как полагать должно, совершенно наизворот, иногда без малейшаго здравого смысла. Дитя, становясь юношей, вступает на новое поприще, будучи допущено к изучению раввинов. Сия эпоха начинается уже в семи- или в осьмилетнем возрасте и тогда то оставляет он книги Моисеевы и всю Библию, чтобы заняться исключительно Талмудом (доброй нравственности в еврейских школах вовсе не обучают, ибо раввин сам обыкновенно бывает человек не образованный и дурных правил, падающий ученикам своим худые примеры. Чего же можно после сего ожидать от таковых детей?).

Талмуд есть сочинение в 18-ти частях в листе, из коих каждая заключает в себе два отделения. Сия книга приведена к окончанию в 6-м столетии, есть наказ, энциклопедия евреев, в коей они почерпают все свои науки. Там они находят свою историю, свою хронологию и наставление резать животных по закону, свою философию, свою логику, свое богословие и свое правоведение, словом, книга сия заключает для них сущность всех наук! Не читавши сей книги, не сочли бы они себя щастливыми на сем, ниже спасенными на том свете.

Легко усмотреть можно, колико скуден должен быт сей судебник [на] науку, поелику все новые успехи оных во всех родах должны непременно недоставать в нем (смотри тетрадь под №* (* Нумар не прастаўлены. — Я. А.), в коей пространные от Талмуде ио происхождении онаго говорится).

Коль скоро мальчик оканчивает курс свой Талмуда, то должен он избирать состояние, посвятится или торговле или наукам. Звание ученаго есть, конечно, почетнейшее, но гораздо щастливее тот, кто избирает торговлю. По крайней мере не имеет он нужды опасаться того, что повредит ум свой глубоким изучением Талмуда и священной кабалистики.

Ежели дитя назначается быть некогда раввином, то должно оно предаватся учению и не несколько часов в день, но целый день должен иметь малютка Талмуд в руках. Весна не имеет для него более прелестей и он не оставляет комнату свою как токмо для того, чтобы идти в школу. Он говорит нехотя и разве только в таком случае, когда может прочесть наизусть целыя статьи из Талмуда. Видят иногда других молодых евреев, спорящих с христианами насчет цены товара. Его, напротив, застают имеющаго прение с единоверцами своими насчет членов веры об Адаме, Мессии, Аврааме, Давыде и т. д. По мнению его, существую четыре части света, седьм планет и пять родов душ. Он упражняется в защищении самых суеверных и сумбурных мнений, действительно проводит цветущия лета свои в безсмысленном прении и лжемудрствования кажут быть для него высшею степенью учености.

Истинный изследователь Талмуда никогда не занимается тем, что может занять других. Он почитает все науки ниже себя. Священная кабалистика, которая для него есть центр всей учености, занимает его исключительно. Кабалисты не хотят читать на ином языке, как на еврейском, и умеют придавать каждой букве еврейскаго алфавита особенный смысл. Кабалист, имея первенство перед талмудистом, между евреями почитается за величайшаго мудреца. Подобное существо уже не знает границ здраваго разсудка. Он преисполнен высокоумия, что понимает все то, что для других непостижимо, ибо, по его мнению, все люди суть нечистыя твари. Кабалистика для его пришельцев не есть человеческая, но божественная наука. Кабалист почитается между евреями за сверхестественное существо, которое все то слышит, что говорится на небеси и все видит, будучи сам невидимкою (Рое веенно нире…)* (неразборліва) Кабалист утверждает, что душа толкователя Талмуда происходит от сотворения мира (Олам гециро… )*неразборліва*, но что его душа непосредственно проистекает от самаго бога (Олам ацилот… )*неразборліва**. Должно заметить, что приверженцы секты хазидимов все без изъятия почитают себя кабалистами. Мы будем говорить о них в главе о сектах.

Сии практикующие кабалисты (Гальшем) были люди действительно благочестивые и преисполненные страха божия и утверждают даже, что они внутренно исповедывали веру в единороднаго сына божия, что чудеса, кои производили своею кабалистикою и во имя Иеговы, были сотворены не иначе, как помощию пресвятыя Троицы, ибо слово Иеговы, писанное по-еврейски, означает три времени и три слова. Сим одним именем Иеговы производили они разныя чудеса, призывали духов и т. д. Хотя я много читал о сем, но не случалось мне того видеть и весьма давно уже не слыхать о существовании Большема между евреями. Но что священная кабалистика еще существует между евреями, в том нет сомнения и что она основывается на таинстве святыя Троицы, то уверяют многия христианские ученые. Они думают, что три главнейшия Сефиры означают три лица ипостаси и что прочие седьм знаменуют седьм духов или чинов ангельских, предстоящих пред богом. Но Бонаж сие совершенно опровергает доказывая, что все десять Сефира должны быть почитаемы за качества божества (см. тетрадь о Мишне, Талмуде и кабалистике. Стр. 35 и т. д.).

О промышленности евреев

Нельзя утвердительно сказать, чтобы еврей имел вкус или способность к какому-либо роду работы. Улица, обитаемая евреями, во всех городах бывает самая нечистая. Даже во внутренности домов не найдете вы ни малейших признаков опрятности, а еще менее изящности. Иногда встретите у богача прекрасную серебренную посуду или красивые часы, но сие суть большею частию вещи, заложенныя каким-либо христианином и кои еще не выкуплены.

Еврей имеет столько же мало чувств для красот природы, сколь и для опрятности. Прекрасная природа и изящныя искусства для него нимало не привлекательны. Се есть недостаток душевных свойств, ему врожденный, и даже не любит он ни однаго домашнего животнаго, коль скоро содержание онаго сопряжено с издержками. Он никогда не смотрит на картину, чтобы не спросить и о цели ея ни малейшаго не обращая внимания на действительное достоинство оной.

Еврей не любит гулять за городом. Случится л и ему выйти со двора в день субботний, то прогулка его ограничивается рубежами города или обитаемаго согласно с постановлениями Талмуда. В Санктпетербурге увидите евреев прогуливающихся иногда в субботу на Адмиралтейском бульваре, разсматривая по целым часам спиц адмиралтейства не для того, чтобы любоваться его крастою, но чтобы оценить золото, употребленное на его позолоту. Другие с равным вниманием разсматривают монумент Петра Великаго, чтобы оценить металл и вычислить внутреннюю цену онаго, что и доказывает направление характера еврея, ценящаго единственно наличныя деньги.

Находятся между ними некоторые охотники до пения, но какого пения? Не дай бог его слышать! В нем нет ни окладу, ни ладу и похоже оно на старинныя плачевныя песни и, может быть, даже, что они суть отголоски тех, кои воспеваемы были предками их на брегах рек и под стенами Вавилона. Между тем польский еврей не отправляет ни одной свадьбы без музыки и плясок и не нанимая гаеров, забавляющих его площадными своими шутками. Но музыка их, равно как и пляска, составленная из смешных или странных телоположений, доказывает, сколь далеко они отстали в сих двух искусствах. Малыя способности к промышленности, отличающия еврея, не могут произойти ни от чего другаго, кроме ограниченнаго ума, имеющаго наклонность к одной токмо торговле и к безпечной жизни и отчасти от ложных правил Талмуда, хотя, впрочем, природа их одарила теми же самыми выгодами и тою же деятельностию, которыя отличают христиан. Не достает у них однаго образования.

О настоящей религии польских евреев и о сектах

Я не намерен в главе сей входить в подробное изследование религии и сект между польскими евреями. На сей конец ссылаюсь я на сочинение мое о настоящем состоянии евреев в России, где можно будет найти обстоятельнейшее изложение сей материи. Я упомяну здесь токмо о главных статьях, особенно же о различии в их вероисповедании. Следующая за сим глава докажет, сколь мало единства обретается в их религии и какие расколы возникли от сект, между ними существующих.

О сектах

В России находятся между ними три главныя секты: караимов, хазидимов и талмудистов (сия последняя уже выше сего была описана).

Караимы, кои большею частию обитают в Молдавии, Валахии и в Литве (в Польше преследуют их талмудисты), отличаются от прочих сект чистотою своей религии и своих нравов. Хотя секта сия в сравнении с прочими есть самая многочисленная, но члены оной могут быть почитаемы за лучших израильятян (смотр. тетрадь под №* – Нумар не прастаўлены. — Я. А.).

О секте хазидимов

Слово хазидим на еврейском языке означает благочестиваго или доброжелательнаго. Однаго названия сего уже достаточно, чтобы поселить гордость в приверженцах оной секты и они почитают прочих евреев как истинных фарисеев. Они суть, так сказать, усиленные талмудисты, для коих изучение Талмуда не довлеет и кои перешли к изучению кабалистики, начиная с Согара (весьма священная у них книга). Есть жиды, кои утверждают, что тот, кто причиняет присягу, касаясь Согара, должен непременно говорить истинну, ибо в противном случае умер бы в течении двух месяцев (обстоятельство, важное для христианских судей).

Молитва хазидимов производится с величайшим шумом и при пении, смех, прыгание и биение в ладоши, ибо сказано в псалмах: „ты должен служить господу радостно и пением”. Они утверждают, что сим средством возвышают душу свою сверх земных щет и учиняют ее чистою и достойною зреть всевышняго. Хазидимы, кои все вообще хотят быть кабалистами, полагают 5 различных душ. Я сердечно сожалею о каждом израильтянине, вступающем в сию секту, которая, по-видимому, ныне в Польше увеличивается. Смотри тетрадь о сектах, стр.

Вера евреев

Вера нынешняго израильтянина состоит более в доверии, коим пользуется его раввин, нежели в истинной вере в бога и в священное его писание. По сей-то причине уже спаситель запрещал называть учителей отцами, дабы они не употребляли, возможно, доверие их учеников. Вера нынешних израильтян не есть более простая и чистая вера их предков, но основывается на Талмуде, в коем часто встречаются нелепыя правила, вовсе не согласныя с здравым разсудком. Для человека умнаго и благомыслящаго сии нелепости суть тягостны и весьма часто должны вводить его в прекословие с самим собою. Посему могу я уверить по всей справедливости, что заблуждение, в коем находятся евреи вообще, вредно для государства и для добрых нравов.

О характере и нравственности евреев

Бледное лицо еврея, принужденное его положение, блуждающий взгляд, осторожность, с каковою он обходит каждый камышек, ему навстречу попадающийся, его нахмуренный вид — все сие, кажется, доказывает, что еврей склонен к меланхолии, но не менее того рождается в нем весьма рано желание вступить в брачное состояние, причем одни деньги управляют его выбором. Первый его вопрос состоит в том, — коль велико приданое? Красота и добрый характер суть для него посторонние вещи. Коль скоро родители между собою согласились насчет приданого, то немедленно приступают к формальному брачному контракту прежде, нежели празднуют свадьбу.

Поелику весьма трудно находить в характере еврея нечто похвальное, то я не могу упустить здесь случая сказать нечто в его похвалу. Коль скоро он уверен, что жена его беременна, то находит в нем самаго услужливаго супруга. Он имеет о жене самое нежное попечение и справляет за нее все домашния работы, бдит у нее целыя ночи и т. д. Строгий наблюдатель, конечно, найдет, что еврей в сем случае имее особыя свои побудительныя причины. Во-первых, почитает он то великим несчастием, ежели умирает, не оставя по себе наследника, ибо тем самым должен он отказаться от надежды когда-либо видеть вскоре ожидаемаго Мессию. Равномерно можно было находить и другия причины, взятыя из Талмуда, но оставим сие в молчании и припишем еврею хотя одну добродетель, будь она, впрочем, основана на одном расчете.

Большая часть евреев женится слишком рано, причем родители сами собою делают выбор. Следовательно, любовь при оном накакого голоса не имеет. Ежели же иногда и спрашивают у малодаго человека его согласия, то сие не основывается на любви, но на одном скотском чувстве. Весьма редко управляет им при выборе разсудок, а еще реже — любовь, ибо он слишком рано женится, чтобы мог сам собою воспитать и прокормить детей своих — попечение о них, как равно и о хозяйстве, предоставляет он жене своей. Весьма часто неудовольствие между ними поселяется и последствием того бывает развод. Между евреями бывает по соразмерности впятеро больше разводов, нежели между христианами. Я знал даже однаго еврея, который покинул уже третью жену, чтобы взять за себя четвертую.

На вопрос, каков в самом существе характер евреев, постараюсь я дать ответ, который ежели и не удовлетворит человека чувствительнаго, то по крайней мере достаточным покажется для безпристрастнаго читателя.

Изображение характера евреев должно быть отчасти почерпнуто из их воспитания и образа жизни, как равно и из ежедневных занятий. Большая часть сего народа состоит из мелочных торговцев, кои друг другу завидуют в весьма умеренном их прибытке. Ежели между христианскими купцами самолюбие часто успевает изгонять общительныя добродетели, то сей торговый дух должен еще сильнее действовать на еврея, коего умственныя способности толь ограничены. Польский еврей терпит всякия ругательства, безчестие и даже побои от христианина, лишь бы ему за то давали деньги. Он никогда не посмотрит христианину прямо в глаза, но устремляет взоры свои на его руки, чтобы видеть, не держит ли он в них деньги. Деньги составляют единственный предмет его размышлений, единую цель, к коей он стремится и сие не для того, чтобы доставить себе или единоверцам своим удобство жизни, но единственно для того, чтобы их иметь.

Само собою разумеется, что сие описание евреев не может быть применено ко всем, ибо нет правила без исключения. Не должно сомневатся в том, чтобы не было и между ними честных людей.

Трудно начертать картину народа, из 20 000 душ состоящаго и в России обитающаго довольно яркими красками и разительными тенями. Ежели таковая задача должна быть вообще тягостна для чувствительнаго сердца, то я тем более заслуживаю сомнения, будучи обязан по совести моей предпринять оную насчет бывших моих единоверцев. Но истинна долженствовала управлять моею кистью. Между тем не могу я умолчать того, что евреи в двух отношениях действительно достойны похвалы.

1-е потому, что они во всех случаях оказывались добрыми сынами Отечечства и достойными подданными всеавгустейшего монарха нашего. Примером тому служить может 1812-й год. Также и в прочих государствах показывают они большую привязанность своему монарху, что основывается на заповедях Талмуда и о чем упомянуто в тетради моей о цензуре в России.

2. По рачению, которое имеют о неимущих братьях, вы найдете, например, в Польше приходы, кои берут на себя содержание тысячей своих единоверцев, коим доставляют пищу и жилища. Я сам знаю между евреями некоторых, кои не токмо весьма честные люди, но и с большими дарованиями. К нещастию, число сих столь мало, что теряются во множестве. Бывали случаи, что еврей оказывал христианину такую услугу, в коей ему отказывали братья его. Впрочем, сии случаи весьма редки.

Сказать истинну, кажется, что самые сильные страсти евреев суть мстительность, ненависть и злорадость. Мстительность между ними до того доходит, что они во время больших праздников дерутся в синагоге и разбивают друг другу лица. Вообще говоря, еврей до крайности унижается перед христианином, когда в нем надобность имеет и когда не достигнет цели.

Между польскими евреями есть пословица, что помощию денег, красивой жены и хороших вин всего достигнуть можно. К нещастию, опыт слишком часто показал справедливость онаго и по сей то причине еврей не щадит ни однаго из сих средств, дабы подкупить своих судей. Есть закон в России, запрещающий покупать какой-либо товар, не ведая имени, звания и жительства продавца. Евреи редко соображаются с сим узаконением, ибо среди самой столицы покупают они вещи, может быть даже краденыя, не зная продавца. Краденая вещь скоро изчезает и переходит из рук в руки, из Петербурга в Варшаву и оттоль даже в Тульчин.

Працягу наступным нумары


[1] Дубнов С. М. Судьбы евреев в России в эпоху западной „первой эмансипации”. 1789-1815 г. // Еврейская старина. 1912. № 1. С. 11-12,19-20; № 2. С. 115, 122; Евреи в России в эпоху европейской реакции // Еврейская старина. 1912. № 3. С. 275-277.
[2] Гессен Ю. И. Из прошлого. Депутаты еврейского народа // Восход. 1903. № 17. С. 36-40; Евреи в России. СПб., 1906. С. 431-442; „Депутаты еврейского народа” при Александре I // Еврейская старина. 1909. № 3. С. 17-30, № 4. С. 196-206; История еврейского народа в России. Москва — Иерусалим, 1993. С. 60-66,138-145,171-210.
[3] Анищенко Е. Черта оседлости. Минск, 1998. С. 32; Минкина О. Ю. Евреи и власть: депутации 1773-1825 годов в Российской империи // Исторические записки. 2007. № 10 (28). С. 165-201.
[4] Пэн С. „Депутация еврейского народа” при Александре I // Книжки Восхода. 1906. № 2. С. 50-51; Горожанский И. Русское законодательствоо евреях. СПб., 1877. С. 272-285; Минкина О. Ю. Евреи и власть…С. 177-191.
[5] Миндалин А. В. Правительственные комитеты, комиссии и совещания по еврейскому вопросу в России в XIX — начале XX века // Вопросы истории. 2000. № 8. С. 43-55.
[6] Государственный архив Российской Федерации  (далей ГАРФ).Ф. 1165. Оп. 1.С. 339. Л. 1.
[7] Письма главнейших деятелей в царствование императораАлександра I. СПб., 1883. С. 115-116.
[8] ГАРФ.Ф. 1165. С. 465. Л. 1-1 об.
[9] Гессен Ю. История еврейского народа… С. 282.
[10] Библиотека для чтения. 1838. Т. 28. № 54. С. 49.
[11] Минкина О. Невидимый кагал // Лехаим. 2008. № 10 (198).
[12] ГАРФ. Ф. 109. Оп. 3а. С. 2315. Л. 2 об.
[13] ГАРФ. Ф. 109. Оп. 3а. С. 2315. Усяго познімі архівістамі пранумаравана 121 старонка.

Наверх

Соркіна, Інна. Мястэчкі Беларусі ў канцы ХVІІІ – першай палове ХІХ ст. – Вільня: ЕГУ, 2010 (Андрэй Кіштымаў)

6 снежня, 2009 |

СОРКІНА, ІННА. Мястэчкі Беларусі ў канцы ХVІІІ — першай палове ХІХ ст. — Вільня: ЕГУ, 2010. — 488 с.

Горад — мястэчка — вёска. На працягу стагоддзяў менавіта яны складалі сетку населеных пунктаў Беларусі. Прычым складнікі гэтай трыяды мелі розную ступень свабоды. Горад мусіў быць падобным на іншыя гарады. Жыць гарадскім жыццём. Інакш бы яму не паверылі, што ён — горад. Ён так і рабіў. Напрыклад, дамагаўся магдэбургіі, самасцвярджаўся: я — такі ж горад, як усе, я — гэтага варты, я — частка гарадской супольнасці Еўропы і свету… Вёска свята шанавала сваю традыцыйнасць — як свой нязменны і неразменны капітал ды цноту. Праўда, горад выступаў у дачыненні да вёскі агрэсарам, неаднаразова падрываючы яе традыцыі, уносячы сумятню ў вясковыя галовы і забіраючы, як здабычу, у гарадскі вір самы актыўны вясковы элемент.

І толькі мястэчка было свабодным. Яно не мусіла быць падобным ні на горад, ні на вёску. Яно не было агрэсіўным ні ў сваім прагрэсе, ні ў сваёй патрыярхальнасці. Яно было супольным домам для ўсіх насельнікаў, а іх было нямала. Сацыяльная, эканамічная, этнічная, культурная, канфесійная стракатасць мястэчак была значна шырэйшая за вясковую аднатоннасць і зусім не саступала шматкаляровасці гарадскогажыцця.

Менавіта беларускае мястэчка стала цэнтрам навуковых інтарэсаў Іны Соркінай, тэмай яе дысертацыйнага даследавання і галоўным сюжэтам рэцэнзаванай манаграфіі „Мястэчкі Беларусі ў канцы XVIII — першай палове ХІХ ст.”. Гэтая тэматыка вельмі блізкая да абсягу маіх гістарычных штудый, таму цягам практычна дзесяці гадоў я сачу за хадой навуковых пошукаў аўтара. Зазначу адразу: гэтую кнігу, несумненна, можна назваць творчым поспехам.

Яна адпавядае традыцыйным канонам гістарычнай манаграфіі паводле як метадаў яе падрыхтоўкі (праца ў архівах і аналіз гістарыяграфіі), так і структуры (уводзіны, раздзелы, заключэнне, дадаткі) і аўтарскага выкладу тэксту. За гэтым стандартам — якасны тэкст, памножаны на выдатнае паліграфічнае выкананне і старанна падабраныя ілюстрацыі.

Пры азначэнні мястэчак гісторыкі зыходзяць з трох прынцыпаў. Большасць, у асноўным даследчыкі гісторыі гарадоў — шукае іх адрозненне ад горада. Меншасць — падкрэслівае іх розніцу з вёскай. Абодва падыходы аднабаковыя. Найбольш рэдкі і, на маю думку, найбольш слушны падыход — выкарыстанне і першага, і другога метадаў, пошук гістарычнага месца мястэчак паміж двума полюсамі. Акурат гэты падыход скарыстаны Інай Соркінай.

Уводзіны звычайна абавязваюць аўтара даць сваю ацэнку агульнай гістарычнай панараме, на фоне якой будуць разгортвацца асноўныя сюжэты яго працы. Гістарычны пералом — адыход Рэчы Паспалітай і прыход Расійскай імперыі — у айчыннай гістарыяграфіі, як мы ведаем, ацэньваецца далёка не адназначна. На змену спрошчанаму пераліку трох падзелаў паступова прыходзіць разуменне таго, што змяненне межаў толькі заклала пачатак складанага працэсу новай асіміляцыі беларускіх земляў, а гістарычны цень Рэчы Паспалітай, як, зрэшты, і Расійскай імперыі, не знік і сёння.

Зразумела, што як Беларусь, так і яе мястэчкі апынуліся, як піша аўтар, у “эканамічна адсталай Расіі, якая ўвасабляла сабой даганяючы тып мадэрнізацыі, дзе перажыткі даўніны выяўляліся найбольш моцна, эканамічныя рэформы праводзіліся са спазненнем, непаслядоўна”. Аднак варта было адзначыць, што і Рэч Паспалітая ў гэтым дачыненні — не надта станоўчы прыклад. Тыя ж „гістарычныя грахі”, тая ж „даганяючая” гістарычная мадэль, якая пры гэтым так і не дагнала ні Заходнюю Еўропу, ні найбліжэйшых суседзяў-драпежнікаў. Так што не рэгрэс прыйшоў на змену прагрэсу. Усе было нашмат складаней.

I ўсё ж хай сабе са спазненнем, але цень мадэрнізацыі накрыў і беларускія мястэчкі. У гэтых умовах яны “набывалі значэнне генератара і носьбіта тых новых працэсаў, якія адыгралі ролю ў разлажэнні феадалізму і фарміраванні капіталістычнага ўкладу” (7). Гэта новы, арыгінальны тэзіс, абгрунтаванне і абарона якога дазваляе гаварыць пра манаграфію як пра новае слова ў айчыннай гістарычнай навуцы.

Нельга сказаць, што беларускія мястэчкі да гэтага часу заставаліся без сваіх гістарыёграфаў. Беларуская мястэчкавая гістарыяграфія існуе ўжо больш за сто гадоў. Гістарычная спадчына мястэчак прыцягвала ўвагу не толькі гісторыкаў, але і архітэктараў, у меншай ступені — этнографаў. Існуе досыць вялікая колькасць прац, прысвечаных гісторыі асобных мястэчак. З апошніх айчынных доследаў на гэтую тэму я мог бы адзначыць працу Германа Брэгера, з замежных — манаграфію Леаніда Смілавіцкага[1]. Але комплекснае даследаванне, якое ахоплівае практычна ўсё без выключэння (як беларускія мястэчкі, так і ўсе бакі іх шматграннай гісторыі), мы атрымалі ўпершыню.

Гістарыяграфічны агляд займае ў рэцэнзаванай манаграфіі тузін старонак. Аднак своеасаблівы дыялог з папярэднікамі, пачаты ў першым раздзеле, аўтар вядзе на працягу ўсёй кнігі. Па сутнасці, на такім дыялогу пабудаваны і другі радзел „Агульная характарыстыка мястэчак і ўмовы ix развіцця ў канцы ХVІІІ — першай палове ХІХ ст.”. Раздзел гэты ключавы як для манаграфіі, так і для ўсёй тэмы. Парадаксальнасць паняцця „мястэчка” палягае ў тым, што ў яго характарыстыцы вельмі цяжка вылучыць асноўныя рысы. Вобразна кажучы, гістарычныя “партрэты” мястэчак настолькі непадобныя адзін да аднаго, што кожнае мястэчка заслугоўвае сваёй індывідуальнай класіфікацыі і асобнага азначэння. Пры гэтым няма ніякіх сумневаў і ў тым, што ўсе мястэчкі — гістарычныя “сваякі”. Замірыць гэтую індывідуальнасць з навуковым патрабаваннем вызначэння іх агульных заканамернасцяў аўтар здолела з дапамогай уласнай сістэмы класіфікацыі мястэчак. У ёй улічваюцца статыстычныя звесткі і тыпалогія мястэчак, іх месца ў структуры населеных пунктаў Беларусі, адметнасці заканадаўства і ўплыў сацыяльна-эканамічных фактараў развіцця. І ўсё гэта на трывалым падмурку крыніц, у тым ліку шматлікіх матэрыялаў з архіваў Беларусі, Расіі, Польшчы, Літвы, Ізраіля.

Наступныя тры раздзелы прысвечаны даследаванню кутніх камянёў мястэчкавай гісторыі — эканоміцы, соцыуму і культурнай спадчыне беларускага мястэчка. Соцыуму аўтар справядліва аддае цэнтральнае месца, паміж эканамічным развіццём і месцам мястэчак на культурным ландшафце Беларусі. Бо стракаты этнаканфесійны склад насельніцтва мястэчак стагоддзямі ствараў гэтую эканамічную і культурную разнастайнасць, быў яе носьбітам і спадчыннікам. Вартая ўвагі выснова аўтара аб „мазаічнасці” мястэчак, што не дае магчымасці стварыць “абагульнены партрэт” местачковага жыхара (244). Аднак абсалютна справядліва падкрэслена наяўнасць агульнай рысы — дынамізму, які працінаў усё местачковае жыццё. Сапраўды, іх жыхарам даводзілася больш актыўна рэагаваць на выклікі часу, якія маглі паўставаць як унутры мястэчак, так і прыходзіць звонку — з царскімі ўказамі, войнамі, зменай эканамічнай кан’юнктуры альбо рэлігійнымі пераменамі.

Хоць мястэчкі вядомыя яшчэ з часоў Сярэднявечча, але і ў Вялікім Княстве Літоўскім, і ў Рэчы Паспалітай, і ў Расійскай імперыі, ды і ў Савецкай Беларусі ім выпала гістарычная роля, так бы мовіць, неафіцыйных населеных пунктаў. У іх існаванні не сумняваліся, але выразнага юрыдычнага азначэння ці дакладна прапісаных адміністрацыйных правоў у мястэчак не было. Адсюль і разнабой у статыстыцы мястэчак. У Расійскай імперыі ў катэгорыю гарадоў ім трапіць было вельмі складана, толькі пры стварэнні новага ўезда, а вось выпасці з местачковай статыстыкі ці, наадварот, патрапіць у яе, можна было на падставе вельмі цьмянага ўяўлення тагачасных рахункаводаў. Такія статыстычныя хібы, безумоўна, стваралі дадатковыя цяжкасці для аўтара.

Складаны, сінтэтычны свет беларускага мястэчка кепска паддаваўся заканадаўчаму афармленню. Заканадаўчаму азначэнню іх статусу царызм відавочна не даў рады. Як, зрэшты, і яго папярэднікі. Так і жылі мястэчкі паводле паўгарадскіх-паўвясковых законаў. Гэткім жа было іх эканамічнае, сацыяльнае і культурнае жыццё. Кожнаму з гэтых сюжэтаў прысвечаны асобны раздзел манаграфіі. І тут асноўнай базай з’яўляецца багаты матэрыял з беларускіх, польскіх, літоўскіх, расійскіх і ізраільскіх архіваў і бібліятэк. Частка гэтага матэрыялу стала асновай дадаткаў (41 табліца і 37 малюнкаў).

Верагодна, тэхнічнай памылкай выкліканы паўтор табліцы 10 (яна ж 12). Вядома, такое выданне не магло абысціся без геаграфічнага паказальніка. Іменны таксама быў бы дарэчы, але магчымасць хаця б вызначыць гістарычны персанал паводле месца прапіскі збольшага кампенсуе гэты недахоп.

Асобны сюжэт — яўрэйскае „аблічча” беларускіх мястэчак. Зусім не выпадкова аўтару даводзіцца звяртацца да яго практычна ва ўсіх раздзелах сваёй кнігі. Такая ўвага, на нашу думку, прадыктавана не проста спецыфікай местачковага народанасельніцтва. За гэтым стаіць большае. Гэта і выдатная ілюстрацыя значэння, уплыву і гістарычных наступстваў этнаканфесійнай сітуацыі ў цэлым, бо ва ўмовах беларускага мястэчка менавіта яна часта прадвызначала і станавую прыналежнасць, і сацыяльную дыферэнцыяцыю яго жыхароў.

Ведаю з уласнага досведу, як, зрэшты, і з прац калег, наколькі складаным бывае для гісторыкаў асваенне гістарычна-эканамічных праблем. Ім прысвечаны трэці раздзел рэцэнзаванай кнігі. Становішча пагаршаецца і праз даволі фрагментарны статыстычны матэрыял канца XVIII — першай паловы XIX ст. Вядома, хацелася б, каб аўтарскі тэзіс аб большай таварнасці і рынкавасці мястэчак у параўнанні з вёскамі і сёламі быў пацверджаны з матэматычнай дакладнасцю вычарпальным статыстычным матэрыялам. Але калі такога матэрыялу няма, то гэта зусім не значыць, што тэзіс памылковы альбо не даказаны і завісае ў паветры. Тут варта было адысці ад чыста гістарычнага падыходу і весці развагі як эканамісту-рыначніку. Таварнасць, рынкавасць вызначаецца не наяўнасцю прадукцыі, а попытам на яе. У лесе шмат дрэваў, але таварам яны робяцца тады, калі іх купляць. Сяляне, несумненна, агулам выраблялі больш сельскагаспадарчай прадукцыі, чым местачкоўцы. Але таварам гэтая прадукцыя рабілася толькі ў мястэчку ці горадзе — там, дзе яна прадавалася. Там, дзе быў не толькі прадавец, але і пакупнік-спажывец, там, дзе эканамічны ланцужок мог замкнуцца.

Не будзем забывацца і на тое, што селянін селяніну практычна амаль нічога не мог прадаць, а вось местачкоўца з местачкоўцам, у сувязі з розніцай іх прафесійных заняткаў, цалкам маглі звязваць рынкавыя адносіны. Яны ў дачыненні адзін да аднаго маглі быць (і, несумненна, былі) і прадаўцамі, і пакупнікамі. А гэта таксама ўзмацняла рынкавы патэнцыял мястэчка ў параўнанні з вёскай, ставіла мястэчка ўпоравень з горадам.

У працы яскрава паказана, што аблічча кожнага мястэчка вызначалася камбінацыяй самых розных фактараў — ад геаграфічных і эканамічных да этнаканфесійных і культурна-асветніцкіх. Пра культурны ландшафт Беларусі таго часу нямала разважалі і папярэднікі аўтара, але толькі ёй ўдалося арганічна звязаць свет асветы, культуры і мастацтва з чароўным светам беларускага мястэчка.

Насуперак чаканням, няма параграфа аб мястэчках як цэнтрах рэлігійнага жыцця. Бо такія прыклады былі. Найбольш яскравыя — Жыровічы і Бяроза-Картузская, Мір і Валожын. Аднак такая роля — толькі адна нота, а не лейтматыў ў жыцці асобных мястэчак. У кнізе пра яе гаворыцца як пра складнік этнаканфесійнай і культурнай ролі мястэчак.

Кніга насычана цытатамі. Добра гэта ці кепска? Перад гісторыкам часта паўстае праблема: як быць з іх выкарыстаннем, ці не засмечваюць яны тэкст, ці не перашкаджаюць зразумець і ацаніць аўтарскую думку? Асабіста я не хацеў бы ў гэтым пытанні быць надта катэгарычным, вінаваціць аўтара ў залішнім цытаванні. Цытаты падбіраюцца аўтарам, і, значыць, гэта таксама „аўтарскі голас”. Асабліва там, дзе ў якасці доказнай базы мы выкарыстоўваем сведчанні відавочцаў. І паколькі адносна першай паловы ХIX ст. мы, гісторыкі, не надта распешчаны галасамі яе сучаснікаў (у мемуарнай ды іншай літаратуры,удакументах,утым ліку і статыстычных), то акурат варта было дазволіць ім прамаўляць на поўны голас.

Я высока ацэньваю заключэнне як самую моцную частку тэксту. Звычайна да фінішу ў аўтараў назіраецца пэўная акадэмічная стомленасць (усё ўжо сказана, чаго ж паўтарацца), аднак у гэтым выпадку ў заключэнні не толькі падсумоўваюцца вынікі, але і акрэсліваюцца перспектывы новай даследчай працы. Пры гэтым я не быў бы такі катэгарычны ў развагах пра крызіс мястэчак у другой палове XIX-ХХ ст. (348). Так, паміралі старыя мястэчкі, адміралі іх пэўныя функцыі і рысы. Але паўставалі новыя. І, галоўнае, захоўвалася гістарычная тэндэнцыя наяўнасці напалову гарадоў, — напалову вёсак. Чыгуначныя станцыі і раз’езды, якія прайшлі эвалюцыю ад мястэчка да горада, пасёлкі гарадскога тыпу, гэтак званыя аграгарадкі — найлепшая ілюстрацыя гістарычнай трансфармацыі местачковага брэнда.

На нашу думку, XIX стагоддзе — гэта класіка мястэчак. Але ў мястэчак быўяшчэ і свой сярэднявечны „досвітак” і праця глы „захад” у ХХ ст. І гэтыя старт ды фініш таксама чакаюць свайго даследчыка. Таму адзінае зычэнне аўтару: можа, варта было ў заключэнні паказаць, што гэты перыяд — толькі сэрцавіна няпростай гісторыі беларускага мястэчка. На фоне абуджэння цікавасці да „класікі” мястэчак да іх дзяцінства і старэння таксама непазбежна давядзецца звярнуцца. Сёння ў беларускай урбаністыцы, у гістарыяграфіі беларускіх мястэчак ёсць устойлівы арыенцір — манаграфія Іны Соркінай, той компас, на які будуць арыентавацца будучыя даследчыкі і, вядома, сам аўтар.

Мінск

Андрэй Кіштымаў


[1] Брэгер Г. Хацюхова: Гісторыя невялікага паселішча. Мінск, 2001. 212 с.; Смиловицкий Л. Евреи в Турове: История еврейского местечка Мозырского Полесья. Иерусалим, 2008.848 с.

Вячаслаў Афанасьеў. Кандыд (да біяграфіі Міхаіла Зялёнкі)

20 чэрвеня, 2009 |


Калі мы ўважліва прачытаем лісты Тараса Шаўчэнкі, якія ён паслаў з Новапятроўскага ўмацавання (Мангышлак. — В.А.) у Арэнбург, то амаль у кожным з іх заўважым сардэчныя, кранальныя прывітанні і пацалункі „бацьку прэфекту”. З пэўных меркаванняў гнаны кабзар не назваў імя гэтага чалавека. І мы, верагодна, ніколі б не даведаліся пра яго, калі б у 1899 г. у часопісе „Киевская старина” не з’явіліся б мемуары Ф. М. Лазарэўскага пад назвай „З успамінаў пра Шаўчэнку”, дзе, у прыватнасці, ён піша: „У маю адсутнасць Шаўчэнка зблізіўся з палякамі, якіх пад час мікалаеўскага царавання была цэлая калонія. Бліжэй за ўсіх, відаць што, ён быў да Залескага, Серакоўскага, Турно, Зялёнкі і Аркадзя Венгжыгоўскага. Апошні з іх служыў у Памежнай камісіі; чалавек незвычайна вёрткі і пранырлівы, ён першы дазнаваўся аб прыбыцці новых сасланых палякаў і адразу ж уводзіў іх у свой гурток. Міхаіл Зялёнка, дамініканскі манах, які быў у 30-я г. прэфектам гімназіі ў Літве, сасланы ў Арэнбург у 1834 г. і стаў там капеланам Арэнбургскага кадэцкага корпуса. Палякі не пераставалі зваць яго прэфектам. Менавіта гэтыя два верхаводы, Венгжыгоўскі і Зялёнка, напаўнялі цэнтр польскага насельніцтва ў краі найлепшымі прадстаўнікамі з сасланых у 30-я г. палякаў”[1].

Ілюстрацыяй да прыведзеных звестак можа служыць малюнак Аляксея Чарнышова „Шаўчэнка сярод сяброў у Арэнбургу”, зроблены ў момант адной з сустрэч. Тут злева направа мы бачым: Браніслава Залескага, Юльяна Кавальскага, Аляксандра Чарнышова (брата мастака), Тамаша Вернера, Яўстафія Серадніцкага, Людвіка Турно, Аляксандра Попеля, Станіслава Дамарацкага, Людвіка Ліпскага, Тараса Шаўчэнку і Бальтазара Калясінскага[2]. Праўда, сярод іх мы не бачым Міхаіла Зялёнкі. Відаць, у гэты момант яго не было ў казарме. Аднак пра яго ў Арэнбургскім архіве захавалася справа пад назвай „Аб прысланні на жыхарства ў Арэнбург прэфекта былой Гарадзенскай гімназіі ксяндза Зялёнкі і аб прызначэнні яго каталіцкім святаром у Арэнбургскі корпус”, якая ахоплівае дваццацісямігадовы перыяд знаходжання яго ў стэпавым краі[3].

3 яе вынікае, што Міхаіл Зялёнка нарадзіўся ў 1797 г. і паходзіць з дваран Віленскай губерні Троцкага ўезда. Пачатковую адукацыю ён атрымаў у Ковенскім і Мярэцкім павятовых вучылішчах, а ў 18 гадоў, г.зн. у 1815 г., прыняў абет манаства ў Тапорцкім манастыры дамініканскага ордэна. Скончыўшы ў дамініканцаў вышэйшы семінарскі курс са ступенню доктара багаслоўя, Міхаіл Зялёнка потым прайшоў яшчэ поўны курс на этыка-філалагічным факультэце Віленскага універсітэта і восенню 1819 г. быў прызначаны настаўнікам польскага красамоўства і лацінскай мовы ў Нясвіжскае павятовае вучылішча, дзе заставаўся да восені 1825 г., выкладаючы гісторыю і лацінскую мову. Варта адзначыць, што ў 1823 г. ён быў пасвечаны ў святары, прыняўшы ў манастве імя Кандыд.

У канцы 1825 г. Міхаіл Зялёнка быў пераведзены ў Гарадзенскую дамініканскую гімназію, дзе спачатку ў званні старшага настаўніка тры гады выкладаў красамоўства, логіку і лацінскую мову, а потым больш за пяць гадоў кіраваў гэтай навучальнай установай на пасадзе наглядчыка[4]. Неабходна зазначыць, што яго імя значыцца і сярод заснавальнікаў публічнай бібліятэкі ў Горадні, паседжанне якіх прайшло З верасня 1830 г.

Рэвалюцыйныя падзеі 1830-1832 г. закранулі і Міхаіла Зялёнку. Пасля разгрому паўстання яго абвінавачвалі ў тым, што ён, святар, заступіўся за сваіх вучняў, якія апынуліся пад следствам па палітычных справах. Яго выслалі з родных мясцін у далёкі Арэнбургскі край, а гімназію зачынілі. Пра гэта сведчыць яго асабовая справа, дзе Гарадзенская гімназія значыцца „былой”[5].

Выбіты са звыклага ладу жыцця, Міхаіл Зялёнка не згубіўся, а знайшоў у сабе дастаткова сілаў і энергіі, каб паклапаціцца пра іншых сасланых — таварышаў па барацьбе, а таксама беднякоў, якім была неабходна яго дапамога і суцяшэнне. Сам жа ён жыў на той час прыватнымі ўрокамі і выпадковымі заробкамі. Праз два гады яму была дадзена магчымасць пераехаць бліжэй да родных мясцін, але ён „не выказаў згоды”, інакш кажучы — адмовіўся. Знаходзячыся афіцыйна не пры справе, ён адчуваў, што неабходны людзям, адарваным ад айчыны, і не мог з імі развітацца.

Толькі праз некалькі гадоў, у 1839 г., дзякуючы хадайніцтву кіраўніка Арэнбургскага краю В. А. Пяроўскага, Міхаіл Зялёнка быў прызначаны святаром рымска-каталіцкага веравызнання пры асобным Арэнбургскім корпусе. Пад яго непасрэдным кіраўніцтвам у Арэнбургу пачалося і паспяхова закончылася будаўніцтва касцёла[7]. Праз дзесяткі гадоў газета „Арэнбургскі лісток” (1889.16 красавіка. —В.А.) змясціла на сваіх старонках апісанне гэтага аб’екта: „Будынак касцёла — каменны, чатырохкутны, прадаўгаваты і даволі высокі, з жалезным двухсхільным дахам. Алтарная частка будынка паўкруглая, з такім самым дахам. Вокны вузкія і высокія. Верх будынка звонку ўпрыгожаны толькі званіцай, пабудаванай над яго пярэдняй часткай, нізкай і чатырохвугольнай з паўплоскім трохсхільным дахам. Крыжы на будынку два, з якіх адзін над алтаром, а другі — над званіцай”[8].

Варта сказаць, што арэнбургскі пісьменнік і краязнаўца Леанід Бальшакоў у канцы 60-х г. мінулага стагоддзя распачаў пошукі гэтага касцёла і знайшоў яго рэшткі, якія цяпер служаць сценамі арэнбургскай абутковай фабрыкі[9]. Менавіта з таго часу, як М. Зялёнка стаў святаром, кола яго дзейнасці значна пашырылася, бо войскі Арэнбургскага корпуса былі размешчаны на вялізнай прасторы: ад Волгі і Камы да берагоў Сыр-Дар’і і ад мяжы Сібіры амаль да мяжы Персіі. Верны самому сабе, Міхаіл Зялёнка паўсюдна стараўся зрабіць людзям дабро, не звяртаючы ўвагі на іх веравызнанне. Раніцай і ўвечары дзверы яго сціплага жытла былі адчынены для кожнага, хто толькі хацеў звярнуцца да яго па дапамогу або абарону. Зранку да вечара, у любое надвор’е, хадзіў ён па горадзе, клапоцячыся пра іншых, з’яўляючыся туды, куды прыводзіў яго абавязак і чалавекалюбства, туды, дзе мог быць карысны бліжняму.

У сваіх успамінах ваенны інжынер, генерал-лейтэнант І. Ф. Бларамберг згадвае наступны цікавы выпадак: „Мае афіцэры Генеральнага штаба наладзілі ў Арэнбургу прыемнае новаўвядзенне — аматарскі тэатр на карысць бедных….. Каталіцкі святар (Міхаіл Зялёнка. — В.А.), які ведаў усіх беднякоў горада (вылучана аўтарам), з задавальненнем узяў на сябе адказнасць размеркавання сярод іх грошай… За сем гадоў сярод небагатых жыхароў горада было размеркавана 20 тысяч рублёў асігнацыямі”[10].

A вось яшчэ адно цікавае сведчанне: „Асабліва вялікую дабрачынную дзейнасць праявіў Зялёнка, хоць і пад чужым сцягам, пад час кіравання краем В. А. Обручава”. Далей у нататцы ідзе гаворка пра тое, што жонкі галоўных начальнікаў у правінцыі надзвычай любяць браць на сябе, хоць і не маюць ніякага ўяўлення аб справе, ролю апякунак бедных таго краю, якім кіруе муж. Але жонка генерала Обручава, клікалі яе Мацільда Пятроўна, занадта высока была пастаўлена, каб лазіць па брудных хацінках і ўпэўнівацца ў беднасці прасіцеля, яе нервы не вытрымлівалі выгляду розных пакут, пад якія пераважна падпадае бедны люд. Яна не магла асабіста здзяйсняць усіх выдач і збіраць грошы, не ведала, як весці рахунак і інш. „Для такіх умоў, — завяршае сваю нататку ананімны аўтар, — такой асобай у Арэнбургу толькі і мог быць адзін Зялёнка, які карыстаўся ўжо і раней рэпутацыяй усеагульнага дабрадзея, і таму выбар генеральшы, вядома ж, спыніўся на ім; яна і ўзяла яго сакратаром па справах бедных”[11].

На той час ён даўно ўжо быў для многіх польскіх выгнаннікаў „духоўным бацькам”. Губернатары — спачатку Пяроўскі, а потым і Обручаў — у афіцыйных даносах сведчылі, што Зялёнка „займеў давер і прыхільнасць палякаў, карыстаецца там усеагульным добрым меркаваннем”. Аднак, характарызуючы яго як „сціплага”, „надзейнага” і „ні ў чым нядобранамераным не заўважанага”, начальнікі глядзелі на ксяндза з асцярогай. Вядомы наступны выпадак: „Аднойчы Арэнбургскаму губернатару В. А. Обручаву данеслі, што ў мясцовым касцёле па вечарах відаць агонь, і што там збіраюцца на таемныя сходы сасланыя палякі. Атрымаўшы гэты данос, В. А. Обручаў у суправаджэнні плац-маёра Халецкага і паліцмайстра палкоўніка Дэмасціка з’явіўся нечакана вечарам да касцёла і, заўважыўшы там святло, тут жа запатрабаваў ксяндза Зялёнку і загадаў яму адчыніць касцёл. Калі ўвайшлі ўсярэдзіну, то ў ім нікога не знайшлі і В. А. Обручаву давялося прасіць прабачэння ў ксяндза Зялёнкі за залішнюю паспешлівасць: няцяжка было ўпэўніцца ў тым, што святло ў касцёле было ад промняў сонца на захадзе, якое свяціла якраз у рознакаляровыя шкельцы вокнаў алтара”[12].

Разумны, адукаваны і незвычайна энергічны Міхаіл Зялёнка не толькі хацеў, але і ўмеў рабіць дабро, ніколі не адмаўляючыся ні ад якіх паслуг. Так, у Арэнбургу ён заснаваў мясцовы заалагічны музей і з любоўю клапаціўся пра папаўненне і захаванне яго. На працягу некаторага часу ён бязвыплатна кіраваў скасаваным потым вучылішчам земляробства і лесаводства ў Арэнбургу. Ён прыняў дзейсны ўдзел пры заснаванні прыватнага таварыства наведвання бедных, нарэшце, яго ж разумнаму клопату абавязана было сваім існаваннем і першае ў Арэнбургу вучылішча для навучання шыццю і рукадзеллю бедных дзяўчат.

Асабліва выразна выявілася яго філантрапічная дзейнасць у 1848 г., пад час халернай эпідэміі, калі ён у ліку нямногіх царкоўных пастыраў праявіў сапраўдны гераізм у служэнні бліжнім. У 1851 г. за ўзорнае стараннае выкананне абавязкаў па званні корпуснага святара, а таксама за нястомную дабрачынную дзейнасць Міхаілу Зялёнку ўселітасцівейша падараваны нагрудны крыж[13].

Нястомная дзейнасць Міхаіла Фадзеевіча падтачыла ўрэшце яго сілы. Пад час адной са сваіх далёкіх паездак ён прастудзіўся і, вяртаючыся ў Арэнбург, памёр ад запалення лёгкіх 31 кастрычніка 1860 г. Пахаванне Міхаіла Зялёнкі, якое прыцягнула ўвагу шматлікіх яго прыхільнікаў, адбылося ў агароджы мясцовага касцёла, пабудаванага яго ж намаганнямі, а ў падпісцы на помнік бескарысліваму працаўніку прынялі ўдзел асобы ўсіх веравызнанняў.

Мінск

Вячаслаў Афанасьеў


[1] Киевская старина. 1899. Кн. 2. Февр. С. 151-167.
[2] Хинкулов Л. Шевченко. Москва, 1966. С. 224-225.
[3] ГАОО. Ф. 6, оп. 5, ед. хр. 10732.
[4] Русский биографический словарь. Петроград, 1916. С. 337—338.
[5] ЦДГАў Гродне. Ф.1, воп. 3, спр. 853, арк. 6-9.
[6] ГАОО. Ф. 6, оп. 5, ед. хр. 10 732.
[7] Русский биографический словарь. С. 337—338.
[8] Оренбургский листок. 1889. 16 апр.
[9] Большаков Л. Главы из жизни. Оренбург: Южно-Уральскоекнижное издательство, 1974. С. 61—62.
[10] Бларамберг И. Воспоминания. Москва, 1978. С. 266-267.
[11] Труды Оренбургской ученой архивной комиссии. Вып. 28.Оренбург, 1913.
[12] Тамсама.
[13] Оренбургские губернские ведомости. 1860. № 50.

Наверх

Галоўная » Запісы па тэме 'Расійская імперыя'